выдал не более ста слов. Однажды, в самом начале сотрудничества, бригадир бетонщиков Кобчик не выдержал двухнедельного Пашиного молчания: в состоянии крайнего раздражения схватил Пашу за грудки и тоном, не терпящим возражений, в нецензурной форме спросил, почему его сотрудник все время молчит. Паша посмотрел на него взглядом, будто впервые его увидел, завис на полминуты и выдал одно-единственное слово: «Жарко». За постоянное молчание, а также за пассивное поведение Пашу прозвали Тихоходом. Пассивное поведение выражалось во всем: если к Паше обращались, он не смотрел на собеседника и как будто даже не слышал, что к нему обращаются, реагировал на раздражитель раза со второго-третьего, чем очень бесил окружающих. Если кто-то в очереди пролазил вперед Паши, он молчал и просто смотрел в спину стоящего перед ним человека. Один раз банкомат в магазине проглотил Пашину карточку, так тот, молча и не шевелясь, стоял и смотрел на банковский механизм до закрытия магазина. Но пить Паше нравилось. Это, пожалуй, единственное, что ему в жизни нравилось. Чудесным образом он с первого раза мог расслышать, когда кто-то из бригады собирается отмечать днюху или выставляться по другому поводу. Свои даты он с коллегами не праздновал, что в принципе устраивало всех, кроме Сереги Гоменюка, который никогда не отказывался от дармовой пьянки. Пил Тихоход сразу и наповал. Даже зная, что сейчас его будут угощать, и он в любом случае напьется, тот все равно старался максимально приблизить этот замечательный момент. Пока бригада располагалась в близлежащем трактире «Маргарита» – раскладывала свои вещи, открывала банки с консервами и разрезала хлеб, – Паша от нетерпения сразу шел к барной стойке и заказывал себе там сто пятьдесят грамм водочки, чтобы (учитывая Пашин росток в метр шестьдесят пять и вес в пятьдесят восемь килограммов) уже через пять минут, сидя за столом, окончательно уйти в астрал, передав ответственность за эту грешную землю Брюсу Уиллису, Чипу с Дейлом и Сереге Гоменюку. Очень часто в конце пьянки, когда народ расходился по домам, пьяного Пашу Тихохода заносили в тот самый несчастливый ТРИНАДЦАТЫЙ трамвай, усаживали в углу, и там Паша в сладостном забытьи нарезал круги по заводскому трамвайному кольцу до тех пор, пока трамвай не уходил в депо. Тогда кондукторша выносила тщедушного Пашу на остановку, укладывала на лавку, где он и оставался до самого утра. С Пашей Сереге было комфортно. Молчанию и отрешенности коллеги Щавель приписывал такую же волну любви, добра и теплоты, в которой купался сам в состоянии алкогольного опьянения. Учитывая, что оба любили выпить, часто эту парочку можно было видеть сидящими (а иногда и лежащими) возле пустой бутылки водки. Серега вообще любил эту категорию пьющих людей, ведь с ними можно так замечательно в полном молчании думать о своем и заполнять трещины пустынного трезвого и не особенно справедливого мира ручьями, волнами, а иногда и тайфунами любви, добра и теплоты.
Естественно, пьяные люди могли вояжировать из категории в категорию