со страшными людоедами-ракшасами, отрубая им головы и побеждая целые полчища демонов; про мудрых йогов, которые обладали невиданной силой и были способны создавать и уничтожать целые планеты. Рассказывала, как посещала древние храмы с резными стенами из красного песчаника, насквозь пропитанными ароматом благовоний и наполненными криками шаливших обезьян; каталась на больших, раскрашенных меловыми красками слонах; купалась в бескрайнем Индийском океане, который так и грозил своими тяжелыми волнами уволочь ее в свои глубины, а Ясон всегда с удовольствием слушал эти истории, жуя горячие пирожки, кусающие за язык.
Так было и вчера. Но хотя они смеялись над шуточками, которые были понятны только им обоим, Ясон чувствовал, что с его мамой что-то не то. Ее глаза были затуманены какой-то необъяснимой для него тоской. Когда он снова взглянул пристально в ее глаза, на него вдруг опустилось темное и странное ощущение, которому не было никаких объяснений. Это уже случалось с ним – сначала голову сильно сдавливало что-то напоминающее обруч или, может быть, грубые руки великана – он не знал, как лучше назвать эту медленно надвигающуюся, пульсирующую и давящую изнутри боль.
А потом его выбрасывало из ясно осязаемого дня в черное тесное пространство. Будто засунули в глухой непроницаемый пакет, в котором он, мучимый головной болью, сразу начинал задыхаться.
На ощупь он старался выбраться из него, кричал и плакал, но вскоре приходило ощущение меланхоличного покоя. И вот он уже равнодушно смотрел на паникующего и плачущего мальчика со стороны.
В этот раз он какое-то время разглядывал своего плачущего двойника, а потом отвернулся. Боль внезапно отступила, голова стала легкой и, казалось, полностью пустой изнутри. То, что он теперь видел, можно было назвать комнатой. Темной и неуютной: три стены сотканы из зыбких, черно-белых точек, которые рассыпались в стороны, если он пристально смотрел на них, но зовущая дверь впереди выглядела вполне реально.
Она была выкрашена голубой краской, которая кое-где начала слезать маленькими клочками. Ясон всегда поддевал одну из красочных завитушек, отставших от поверхности двери, и чувствовал, как крошечный кусочек заходит в нежную мякоть под ногтем. Каждый раз он подходил к двери и, открывая ее, видел разлитый повсюду солнечный свет, задумчиво пляшущий по пустой асфальтовой дороге. Вдалеке торчали одинокие высохшие деревца и росла прибитая пылью трава – этот пейзаж сейчас вселял в него большее беспокойство, чем страшная сказка, рассказанная посреди темного леса. Он пытался повернуть голову, это получилось, но не сразу. Казалось, что он двигается сквозь вату или сам туго набит ватой до отказа. Все движения совершались с трудом, он прилагал силу, но что-то замедляло привычный ход времени.
В горле появился комок, словно туда засунули шерстяной шарик. Тошнило. На сером, выцветшем от солнца асфальте лежал помятый, исцарапанный, разбитый автомобиль. Стекла вывалились из своих гнезд, плотное железо кузова выглядело куском картона, который огромное нечто небрежно смяло забавы ради.
Он