оположном углу комнаты зашипел, пытаясь переварить сырое полено, и молодой черноволосый парень лет восемнадцати, одетый в защитную гимнастерку и черные брюки, заправленные в высокие, сверкающие лаком сапоги, встал со своего места, чтобы поправить строптивое полено.
Парень слегка покачивался и, подойдя к камину, оперся о его край, прежде чем взять кочергу. Затем он усмехнулся намалеванной на изразцах бандитской роже в папахе с красным шлыком и, небрежно пошарив в топке кочергой, вернулся к столу, уставленному бутылками с вином и всевозможными закусками с преобладанием фруктов. Крепкий широкоплечий мужчина в ворсистом халате и небрежно намотанном на голову полотенце словно специально дожидался его возвращения.
– Аа… Богоносцы… Достоевский. Смерть моя. Слышал, – заплетающимся языком презрительно проговорил он. – Вот кого повесить: Достоевского!
Молодая, очень красивая женщина, сидевшая справа от него, удивленно вскинула глаза. Казалось, она была удивлена не столько приговором, вынесенным Достоевскому мужчиной в халате, сколько тем, что он вообще заговорил об этом.
– За что? – немного иронично спросила она.
Но прежде чем мужчина в халате успел ответить, заговорил другой. Он расстегнул верхнюю пуговицу офицерского френча со следами срезанных погон и поставил на стол бокал, который до этого момента держал в руках.
– Капитан, ты ничего не понимаешь, – тоном доктора, ставящего диагноз больному, проговорил он. – Ты знаешь, кто такой был Достоевский?
– Подозрительная личность, – фыркнул мужчина в халате.
Парень в защитной гимнастерке прекратил свою борьбу со стулом, никак не желавшим придвигаться к столу, и посмотрел на мужчину. В его глазах читалось удивление.
– Витенька! Это ты уж чересчур.
Его поддержал пятый член компании – статный мужчина с густыми черными усами, одетый в форму капитана с нашивками артиллериста на рукаве. Он развел руками в стороны:
– Ээ… Действительно, Витя…
– Он был пророк! – горячо перебил его офицер со срезанными погонами, обращаясь к Виктору. – Он предвидел все, что случится. Ах, если бы мы могли предвидеть! Знаете, что такое этот ваш Петлюра?
– Пакость порядочная, – брезгливо поморщился мужчина в халате.
– Это не пакость. Это страшный миф. – Офицер вскочил со стула. – Его вовсе нет на свете. Это черный призрак, мираж! Гляньте в окна. Посмотрите, что там видно.
– Алеша, ты напился, – укоризненно проговорила молодая женщина и попыталась поймать офицера за край кителя. Но он увернулся от ее рук.
– Там тени с хвостами на головах и больше ничего нет! – Алексей перешел почти на шепот. – В России только две силы. Большевики и мы. Мы скоро встретимся. И один из нас уберет другого. И вернее всего, уберут нас. А Петлюра и весь этот кошмар, все это сгинет. А вслед за ними с полчищами своих ангелов придет Троцкий.
– Господа, доктор совершенно прав, – заявил артиллерист и поднял бокал. Но выпить ему не дали.
– А-а… Троцкий! – Мужчина в халате вскочил из-за стола. В голосе его звучала ненависть. Он выхватил револьвер из кобуры, лежавшей на столе, и махнул им, выбив бокал вина из рук капитана. – Троцкий… Который из вас Троцкий?
– Капитан, сядь. Сядь! – попытался остановить его артиллерист.
– Виктор, что ты делаешь! – почти одновременно с ним испуганно закричала женщина.
– Сейчас комиссаров стрелять буду! – радостно захохотал мужчина в халате. – Ах, ты ма…
На него тут же навалились. Доктор, только что рассуждавший о будущем России, первый вцепился в разбушевавшегося Виктора. Но один оказался не в силах удержать его. И лишь когда на помощь подоспели артиллерист и замешкавшийся парнишка в защитной гимнастерке, им втроем удалось скрутить Виктора и вырвать у него пистолет.
– Дайте мне его сюда, – попросила женщина, и Алексей протянул ей револьвер стволом вперед. – Так будет спокойнее…
– Стоп! – перебил женщину яростный крик. – Так не пойдет. Бред какой-то выходит!
На сцену театра выскочил высокий худощавый мужчина в черном клетчатом джемпере и серых брюках. Он выдернул из рук женщины пистолет и сунул его в карман.
– Никуда не годится! – продолжал возмущаться он и пригрозил пальцем женщине: – Мария, ты должна брать оружие не брезгливо, а с ненавистью. Ведь, по замыслу Булгакова, твоя героиня в «Белой гвардии» олицетворяет стремление всей России к миру, усталость от войны и ненависть к кровопролитию.
– А по-моему, Елена просто слабая и запутавшаяся женщина, – возразила ему Строева. – Она молода. Хочет любить и быть любимой. Но она не может понять, где правда, а где ложь, и очень боится окружающей ее действительности.
– Вы оба судите о ней однобоко, – раздался из зала еще один голос. – Елена Тальберг скорее дикое сочетание всего, что вы сказали. И, госпожа Строева, если вы будете продолжать делать из нее полную размазню, я буду вынужден снять вас с роли! Такой бездарной игры не должно быть на подмостках этого театра.
– Да