существа в камере встретили вас как знакомого, хотя по документам, между вами не может быть ничего общего. Между собой вы говорите на неизвестном языке, не похожем ни на один из Церангских…
«Идиоты! – мысленно выругался Гвейран. – Могли бы догадаться о прослушке!»
– … вы же не станете этого отрицать?
– Стану, – тупо упрямился «лояльный гражданин» – Я буду отрицать всё.
– Жаль. Я был о вас лучшего мнения. Мне казалось, вы отличаетесь от остальных.
«О господи! Неужели это так заметно?»
Цергард врал. Никакие пытки он применять не собирался. Но не по доброте душевной. Если честно, он и вправду не любил этого дела, потому что знал, на себе испытать пришлось, каково оно. Но если ситуация вынуждала, он без колебания давал команду палачам, и сам присутствовал при пытках, и умел сохранять равнодушный вид, глядя на чужие мучения. Смотрел, как воют и корчатся от невыносимой боли шпионы Квандора или Набара, и никакой жалости не испытывал, потому что видел в этот миг не их изуродованные страданием вражьи физиономии, а чёрное от болотной грязи лицо Прави Иг-ата, с дыркой промеж бровей, с сухарём в зубах. Видел кучи трупов у обочин понтонных дорог – расстрелянные колонны беженцев. Видел дымящиеся развалины домов. И белую руку с тонкими пальцами, торчащую из-под бетонной плиты – он узнал бы её из миллиона рук… Он умел ненавидеть врагов.
Но он не был уверен, что пришельцы – враги.
Инопланетяне придуманные, книжные, обычно делились на две категории. Первая – это чудовища, задумавшие захватить мир. Вторая – раса благородных существ, представителей высшей цивилизации, несущих цивилизациям низшим добро и свет спасения. Обитатели камеры 7/9 не походили ни на тех, ни на других. Больше всего они напоминали обычных церангаров, и не потому, что так хитро маскировались, а по сути своей.
В первые недели он часами посиживал у монитора, наблюдая их камерную жизнь: как они едят и спят, и моются, и пользуются «удобствами». Слушал, как болтают на чужом, уже почти расшифрованном языке (лингвисты, работающие с записями, сразу сказали: никаких осложнений не предвидится, структура примитивная), как ругаются и впадают в отчаяние… Именно так вели себя обычные заключённые, причём не настоящие вражеские агенты, проходившие по его, Эйнера, ведомству, а те несчастные обыватели, что по идиотским подозрениям или соседским доносам попадали в лапы людей Кузара или Репра.
Порой он переставал верить самому себе, начинал сомневаться, заставлял проверять снова и снова. Не были они людьми, хоть ты тресни! И доказательств их внецерангского происхождения имелся целый вагон – документы, анализы, звукозаписи, странные вещички, изъятые при арестах. Всё по мелочи. Достаточно, чтобы убедить любого здравомыслящего человека. Но недостаточно для Совета Цергардов, только и мечтающего найти повод, чтобы его, Верховного цергарда Эйнера, сместить с должности.
А повод, по закону, самим же Советом написанному, был только один – душевная болезнь. (Измену Отечеству в расчёт можно не принимать, уж этого-то обвинения