его красноречивый взгляд, медленно «провела» и свой взгляд по его фигуре сверху донизу и на миг замерла – на середине. Напрягся и Турецкий. И через короткое мгновенье их неуправляемые руки почти одновременно отшвырнули в сторону его брюки и ее платье, а следом туда же полетело и белье. Сильной борцовской хваткой сжав ее тело, он приподнял девушку и, опрокидывая ее на постель, успел заметить, как взметнулись ее шоколадные ноги и мертвым узлом замерли на его спине. Давно не помнил Турецкий подобной, почти дикой, первозданной страсти. Он лишь услышал, как в глубине ее груди возник и начал нарастать низкий стон. Тело ее энергично изгибалось из стороны в сторону, пятки неистово колотили по спине. И, наконец, резкий последний рывок и страстный вопль указали на то, что все у них было задумано и, что гораздо важнее, исполнено абсолютно правильно и с необузданным чувством взаимного восторга. Распались ноги, разомкнулись раскаленные тела, и на смену ослабевшим рукам хлынули встречные потоки острых и жалящих, почти беспощадных поцелуев, от которых окончательно «поехала крыша»…
Время текло неторопливо, и никакой обед был не нужен. В одну из задыхающихся пауз Людка – она теперь уже так входила в сознание Турецкого – заявила, что служба сегодня может отправляться ко всем чертям, потому что только полный идиот захочет сменить душевный, а также и телесный праздник жизни на глухую и зеленую архивную тоску. А если кому ее взгляды не нравятся, пусть увольняют, только «спасибо» скажет. Александр Борисович не знал еще, что слова об увольнении были обычными и ничего не значащими словами, но коренным образом с нею согласился, ибо уже и сам не желал представлять свое грядущее, пусть и достаточно отдаленное пока, завтрашнее утро без горячей чашечки хорошо заваренного кофе. Оказалось, что и Людкины мысли развиваются в аналогичном направлении. Такое единство мнений следовало немедленно отметить горячей решительностью очередных действий. А позже нашлись и иные, не менее веские причины не прерывать стремительного развития их тесного знакомства, родившегося столь неожиданно для обоих…
В комнате, в которой вдруг сгустилась тьма, не было слышно ничего, кроме тягучих вздохов и быстрого шепота, – ни телефонных звонков, ни автомобильных сигналов снаружи. Александр Борисович удивился: надо же, как прекрасна эта тихая провинция, старательно щадящая нежные чувства даже случайных любовников. Людка с таинственным смешком ответила, что еще при входе в квартиру вырубила городской телефон, а «мобилу» отключила еще в машине. Все предусмотрела, умница. Это, чтоб ее не нашли и не оторвали от дела – ни люди, ни бумажки…
А, собственно, обвинительное заключение, ради которого у Турецкого и возникла идея поработать в спокойных домашних условиях, по-прежнему покоилось в папке, которую Людка нечаянно, надо полагать, выронила из рук еще в прихожей. И поднимать ее с пола они не стали, просто не заметили, не до нее было. Да и прерывать ради сомнительного служебного рвения великолепное общение