золоте. У нас народ увлекающийся, так что в качестве платы чего только не оставляют.
Эдичка быстренько ухватил поданный ему головной убор. Глянул на свет, потер, еще глянул, стрельнул в меня взором. Протянул мне обратно и преувеличенно спокойным голосом сообщил:
– Это – сапфир. Похоже, не искусственный. Но натуральных камней таких размеров не бывает.
– Точно не бывает?
– Быть не может, – помолчал минутку. – У нас в городе точно. Может, у шейхов каких-нибудь. В Арабистане. А у нас нет.
Вдруг меня осенила нехорошая мысль.
– Постой-ка, Эдичка, не мельтеши. Вы что, и родне сообщили?
– Ну не то чтобы сообщили, но ребята звонили твоим двоюродным... – Тут Эдичка осекся и медленно сказал: – Сообщили.
Это было не плохо. Это было отвратительно. Мне срочно надо было восставать из небытия, потому что если семья решит, что я пропал, то в городе уже сегодня будет жуть как весело. Мне пришлось наступить на много мозолей, прежде чем здесь воцарилось это хотя и шаткое, но подобие порядка, и, соответственно, недоброжелателями я обзавелся. Имена их, в общем-то, широко известны, и если фамилия решит, что кто-то нам задолжал кровь, то найдется масса охотников этот самый долг истребовать. У нас в семье восемьсот мужчин, у которых есть взрослые сыновья, у нас есть две братские фамилии, с которыми мы не обмениваемся невестами, и еще шесть близких. Их предки всегда становились рядом с нашими, когда возникала необходимость, а зная нравы наших земляков, можно предположить, что необходимость такая возникала нередко. В исторической ретроспективе. Дело в том, что мои пращуры отличались очень предприимчивым нравом, но были при этом весьма, я бы даже сказал, излишне, прямолинейны. И если им приходило в голову, что в их самых лучших на свете горах чего-то не хватает, они седлали коней и отправлялись устанавливать социальную справедливость на бессовестно цветущие равнины. А когда зажравшиеся жители цветущих долин возмущались и пытались восстановить социальную справедливость, но уже в своем понимании, вот тогда и возникала необходимость поподдерживать друг друга. Так вот, если семья решит, что кому-то из ее членов пришлось солоно, то безобразия Чикаго 30-х годов или Москвы 80-х покажутся детскими забавами по сравнению с тем, что могут учинить эти гордые дети гор. Сейчас принято посмеиваться над тем, что вроде как горец на оскорбление отвечает ударом кинжала, но уверяю вас, это отнюдь не метафора, а оскорбление – понятие очень широкое.
– Эдичка, зови такси. Быстрее зови.
Эдуард стал очень важен. Легким движением руки он снял с пояса еще один штришок в портрете колумбийского гангстера – мобильный телефон. Одной рукой набрал номер.
– Алло. Фирма «Ролла»? Здравствуйте, двенадцатая. Да. Эдуард. К «Салянам» машинку бы нам. Побыстрее. Устроит. Ехать? На Костанаева.
Выключил. Повесил на пояс. Победительно на меня глянул. Ну любит Эдичка понтануться. Половину, наверное, своих левых доходов тратит на переговоры. Ну как не пустить в глаза ближнему хорошую порцию свежей пыли.
– Дай, пожалуйста,