гнева останется боль и печаль.
И улицей стала теперь для меня
Из книги любая страница моя.
«Литературный киллер получил заказ…»
Литературный киллер получил заказ:
Убить успех престижного коллеги.
Чтоб свет его в чужих сердцах погас.
И чтобы сам ушел он в тень навеки.
Старался киллер… Он к смертям привык.
Заказ чужая зависть оплатила.
Однако на успех ста тысяч книг
Ему патронов явно не хватило.
«Я по глазам богатых узнаю…»
Я по глазам богатых узнаю:
Как будто бы смотрю
В промерзшие озера…
А если вдруг замечу полынью,
То знаю – и она замерзнет скоро.
«Я прожил жизнь свою…»
Я прожил жизнь свою
И тяжело, и весело.
Среди улыбок, доброты
И зла.
И молодость моя
Свое отгрезила.
А зрелость совершила,
Что могла.
«Женщина на ро́ды денег просит…»
Женщина на ро́ды денег просит,
Прикрывая кофточкой живот.
И стучатся в сердце Маша с Фросей
Или русский богатырь Федот.
Что же со страною происходит,
Если тает каждый год народ?!
И с сумою наши бабы ходят,
Каясь, что не сделали аборт.
«Рублевка живет от России отдельно…
Рублевка живет от России отдельно.
Она – как особое княжество в ней.
И столько князей расплодилось удельных!
И каждый гордится усадьбой своей.
А где-то поодаль ютится Россия.
Растит урожай, ловит рыбу в прудах.
Она никогда за себя не просила,
А все добывала в нелегких трудах.
И русский народ – не князья и дворяне.
Не вхож он в чванливое царство господ.
Но что-то такое он знает заранее,
Что дарит надежду и силы дает.
Взгляд со стороны
В России возродилась знать —
Помещики и бизнесмены…
Они теперь ни в чем не знают меры,
Стараясь все к рукам прибрать.
Один скупает вдоль реки дома.
А речка, между тем, зовется Темзой…
Другой купил какой-то царский вензель.
Но это не добавило ума.
Признался нам с экрана некий чин,
Что столько у него теперь богатства,
Что и за век потратить не удастся…
Не потому ль до срока он почил.
А друг мой смотрит грустно из ворот:
«Уж эти мне российские транжиры!
Они намерены скупить полмира,
Забыв о том, как беден их народ…»
«Приватизировав экран…»
Приватизировав экран,
Чиновник вышел в шоумены.
Но в этом был один изъян —
Не знал он в жажде славы меры.
Какой я ни включал канал, —
Вещал он стоя или с кресла…
И всех нас насмерть доконал.
Разбил