и раньше. Вариантов попасть на премьеру, озаботившись этим в последний день, было немного.
Виктор тяжело вздохнул и развел руками, демонстрируя, что пасует перед женским непостоянством.
Виас ответил доброжелательным взглядом девушке – я посчитала ее дочерью, поклонился мне, подал руку Виктору, заметил вскользь:
– Недовольство женщины – результат ошибочной тактики мужчины.
Я победно задрала подбородок и, смягчая выбранную мною роль, нежно коснулась ладонью щеки Виктора.
В его глазах мгновенно появился отголосок страсти (ох, шельмец, доиграется!), но он тут же опустил ресницы, пряча разгорающийся пожар.
Трудно не поверить, если не заметить в ложе напротив Валесантери, который как раз смотрел на нас.
Ничего удивительного, в этом зале за нашей парой наблюдали многие. Не сказать, что мы уж сильно выбивались из местного общества, но пока были для него загадкой.
На это мы с ним тоже рассчитывали.
Эмоциональный накал сбросил гаснущий свет. Маски, роли, игры… обо всем этом можно было забыть, не опасаясь последствий. Главное действие перемещалось на сцену, мы же отступали в тень, добровольно сдавая позиции.
До конца спектакля меня в этом мире не существовало. Я едва заметила, когда в ложу вошли еще трое. Семья: муж с женой и юноша, примерно того же возраста, что и племянница Риашти – я ошиблась, но в этом не было моей вины. Дочь его погибшего брата-близнеца, которую он нам представил как Алиену.
Когда раздались звуки музыки, еще одно кресло продолжало оставаться пустым. Но я на это даже не обратила внимания. А зря…
Впрочем, изменить это ничего не могло.
Контральто Люсии было божественным. То растекалось патокой, то напоминало ураган, то казалось далеким эхом. Голосом она владела виртуозно, заставляя радоваться вместе с собой, впадать в ярость, страдать, тосковать…
Но искусно пользовалась она не только им – жила на сцене, не позволив фальши тронуть скорбные жесты, пылающие гневом взгляды, то резкие и порывистые, то полные боли и отчаяния движения.
На глаза наворачивались слезы, когда Люсия, укрытая черным покрывалом, застыла над телом погибшего мужа. Хотелось встать рядом, когда призывала воинов отомстить за смерть своего правителя. Холодом обдавало сердце, когда узнала о предательстве того, кому безоговорочно верила. Сжимало горло, когда в разодранной одежде лежала на каменном ложе и, умирая, благословляла сына продолжить ее дело. Он успел и… опоздал.
На Приам стоило прилететь только ради того, чтобы ее услышать.
Мысль отдавала истерикой. Благодаря отцу знать приму лично, но впервые ощутить на себе силу ее таланта именно здесь! Еще один парадокс жизни в череде таких же, как он.
Когда опустился занавес, зал затих. Кто встал первым, я не заметила, от него отстала ненамного.
Не было аплодисментов, криков «Браво», лишь зрители поднимались один за другим, в молчаливом восхищении.
Что меня заставило обернуться как раз в этот момент, я не знаю. Как ни пыталась потом вспомнить, так и