кулачках бы цари и схлестнулись, чем народ-то губить, – засмеялся дед Фишка, но, взглянув на Матвея, ставшего вдруг суровым, умолк.
Матвей встал с полу, выбросил бродни и мокрые портянки в сени и босой прошел в передний угол.
– Пропади она пропадом, жизнь такая! Было б за что воевать…
– Лихоманка жизнь, – хмуро заметил дед Фишка, понимая, что дело для Матвея может обернуться очень плохо.
Захар и Агафья вздохнули. Артемка по лавке пробрался за стол к отцу и обнял его за плечи. Мальчик видел, что отец взволнован, и пожалел его.
– Но есть, Матюха, выходец. Тебе можно не ходить на войну, – подымаясь с табуретки, проговорил Влас.
Матвей взглянул на брата.
– Поступай в тюрьму надзирателем. Оттуда не берут. С начальником можно все уладить. Я и Прохоренко похлопочем за тебя.
– Людей в неволе держать? Нашел тюремщика! Ты совсем, Влас, рехнулся! – вспылил Матвей.
– А убивать людей лучше? Ты об этом подумал?
Матвей опустил голову и, помолчав, сказал:
– Ну что ж. Придется поехать самому и все толком разузнать в городе.
– Непременно-с. Я затем и приехал, – обрадовался Влас.
Торговые дела Власа шли неважно. Он едва сводил концы с концами, а ссора с отцом лишила его последней поддержки. Надо было сделать что-то доброе для семьи, чтобы восстановить былые отношения. Это и заставило его поспешить на пасеку, как только он узнал о близкой войне.
В тот же день Матвей поехал в Волчьи Норы. О возможности войны русского царя с японцами уже поговаривали в народе.
В Волчьих Норах Матвей побывал у солдат, только что демобилизованных из армии. Солдаты рассказывали неутешительные новости. На Дальний Восток шли войска из России. Часть солдат, подлежащих увольнению, была задержана на неизвестный срок.
Из села Матвей вернулся вместе с Анной.
При одной мысли об уходе Матвея с пасеки у Анны сжималось сердце. То ласками, то угрозами пыталась она удержать Матвея дома.
– Ты подумай, Матюша, что будет? Опять все прахом пойдет, – говорила она. – Мельницу вот не достроили. Земли сколько у нас нераспаханной… И мне жить надоело так: не то вдова, не то мужняя жена. А войны, гляди, и совсем не будет.
Матвей молчал.
Жизненная дорога перед ним раздваивалась, и он еще не знал, в какую сторону придется идти.
Через три дня Матвей сидел в доме брата в городе и слушал пылкую речь Власова квартиранта, тюремного фельдшера Прохоренко.
Небольшой, щупленький, с усиками, закрученными в стрелку, он подскакивал в кресле и кричал, будто перед ним была толпа:
– Тихий океан и его побережье, дорогой мой, – это кладезь неисчислимых богатств. Сюда тянутся руки всех государств. И Россия не имеет прав отставать! Не надо забывать: мы – могущественная держава мира. Война будет! И скоро, дорогой мой!
Прохоренко передохнул, хлопнул Матвея по плечу.
– Россия разобьет, дорогой мой, японцев в полмесяца, но все-таки это будет война. Зачем вам рисковать собой?
Матвей смотрел на кривляющегося