м, был коренным жителем «вечно верного острова». Но он из тех, кто не очень доброжелательно смотрит на эту верность. Напротив, мой собеседник – сторонник «Куба либре».[1]
– Мой дом в вашем распоряжении.
Я знал, что обычно такая фраза ничего не значит: это пустая формальность. Но я знал также, что дон Мариано Агуэра сделал свое предложение искренне и рассчитывал, что оно будет принято.
Он продолжал уговаривать:
– Если вам нравятся развлечения на природе, я покажу вам кое-то такое, что вы еще не видели.
Это было сказано человеку в костюме для стрельбы, с дополнительными карманами для патронов.
– К тому же, – говорил кубинец, – помимо природы, могу предложить вам и другие развлечения. Я холостяк, живу в одиноком «богио»[2] с сестрой, которая ведет хозяйство. Это необразованная креольская девушка, манеры которой не напомнят вам фешенебельных леди Лондона и Парижа. Но могу поручиться, что у нее горячее сердце и она гостеприимно встретит друга своего брата. Ну, кабальеро! Соглашайтесь!
Развлечения на природе уже склонили меня к согласию. А упоминание о «необразованной креольской девушке» окончательно заставило принять решение.
– Кон мучо густо,[3] – ответил я дону Мариано.
– Моя сестра, – продолжал он, – сейчас живет у тетки, на окраине города. Мы отправимся туда, заберем ее и поедем в Батанабо.
Сойдя с парохода и распорядившись, чтобы наш багаж отправили на железнодорожную станцию, мы сели в воланте[4] и вскоре тряслись между двумя огромными колесами по пригородам Гаваны.
Меньше чем через час мы увидели красивый сельский дом, с цветниками и красивым крыльцом с колоннами. На террасе стояла девушка; она словно кого-то ожидала. Когда наш экипаж свернул к дому, она побежала нам навстречу с протянутыми руками и вскоре обняла моего друга; на щеки его обрушился дождь поцелуев, которые доставили бы удовольствие и Сарданапалу.
Я почувствовал, что встретился со своей судьбой. Сердце сказало мне, что это она, та идеальная женщина, которую я искал, женщина, желания которой я всегда должен исполнять – в счастье и в горе, для добра и для зла. Передо мной стояла сама Венера, но не Венера Кипрская, в морской раковине, с волосами того цвета, который легко подделать современными красителями; нет, Венера Киферийская, какой она должна быть в южном климате, с соответствующей фигурой, с золотистой кожей, с алыми щеками, с зубами, подобными нитке жемчужин из ее родного моря, с волосами…
Бесполезно пытаться описать красоту Энграсии Агуэра.
Остаток этого дня и весь следующий мы провели под крышей тиа,[5] гостеприимной пожилой леди, которая всегда носила на поясе связку ключей.
На следующее утро нас отвезли на железнодорожный вокзал Гаваны; мы взяли билеты до Батабано и скоро по каминоде хиерро[6] уже двигались среди таких природных сцен, которые заставляют всегда держать раздвинутыми занавеси на окнах.
У уроженца севера, оказавшегося в поезде среди тропической природы, всегда возникают гротескные мысли. Пар, этот символ современной цивилизации, кажется неуместным среди пальм. И когда смотришь, как он вьется среди пальмовых листьев, поневоле возникают мысли о святотатстве. Железный конь несется по первобытному лесу, пар из его ноздрей поднимается среди ветвей величественных фиговых деревьев, испанских кедров и красного дерева. Иногда в вагоне становится темно, словно поезд проходит через туннель. Выглянув в окно, вы видите мощные стволы, переплетенные лианами, словно оснасткой корабля. Множество великолепных орхидей, усеянных цветами; часто они так близко к окну вагона, что можно дотянуться до них ручкой зонтика. Или просто протянуть руку и нарвать букет, за который в Ковент Гардене заплатили бы бешеные деньги.
Наконец мы добрались до конечного пункта – вокзала Батабано.
В городе мы оставались недолго. Дон Мариано накануне прислал распоряжение, поэтому нас ждал экипаж для багажа и оседланные лошади для нас самих.
Сев верхом, мы выехали и сразу оказались окруженными дикой тропической природой – девственным лесом, которого не касался топор лесоруба; над нашей тропой ветви деревьев образовали арку, а гладкие стволы пальм напоминали колонны большого храма, купол которого – из причудливых узоров листвы.
Иногда лес прерывался, и мы на мгновение видели море и берег – полоски пляжа, с песком, похожим на серебряные опилки, смешанные с золотой пылью, усеянные раковинами всех цветов радуги. Были и кораллы, красные, как губы Энграсии; раковины-жемчужницы, выбеленные до белизны ее зубов. Но потом тропа снова погружалась в тень, темную, как ее волосы, и в этой тени мелькали огоньки – большие кокуйос,[7] символизирующие взгляд ее глаз.
Наконец показался и дом – жилище дона Мариано. Не маленькая хижина – богио, как он скромно ее охарактеризовал, а внушительный особняк, с