памяти в виде огромной суммы впечатлений от городских пространств, умытых коротким майским дождем и тут же высушенных ясным ранним солнцем.
Проспекты, переходящие в улицы.
Улицы, вливающиеся в площади.
Подмигивающие всеми тремя глазами светофоры.
«А это что?» «Спидометр».
Тяжёлые тёмные памятники на площадях.
Ряды глазеющих окнами длинных высоких зданий.
Его рука, высунутая в открытое окошко и отброшенная назад встречным ударом воздуха.
«А это?» «Рычаг переключения передач».
Снова улицы, потом бульвары.
Регулировщики с полосатыми жезлами в руках.
Округло-точные движения рук и сосредоточенность взгляда Николая, ведущего машину дальше, дальше.
Стая голубей, с шумом взлетевшая прямо из-под колес.
«А там?» «Педали сцепления, тормоза, газа».
Закованные в камень набережные и ажурные металлические мосты.
Широкая река с пароходами прямо посреди города.
«А погудеть?» «Би-ип! Би-би-ип!»
Захватывающая, ярко выкрашенная утренним солнцем звездно-башенная панорама Кремля.
– Ну что, домой?
– Нет! Ещё!
– Родители сказали, чтоб к девяти назад. – Водитель озабоченно поглядел на часы. – Надо слушаться. Нельзя опаздывать.
Ну, раз родители… Тут уж ничего не поделаешь. На свой детский лад он понимает, что целиком зависит от них и весь в их власти. Зависимость эта столь безысходна, а власть столь всеобъемлюща, что нечего и пытаться хоть сколько-нибудь овеществить нарождающееся в нём чувство протеста. Да и зачем? Что толку в голом, ничем не подкрепленном протесте? Его капитал – послушание; проценты с этого капитала – родительская любовь, выраженная, в частности, в приятных мелочах, вроде сегодняшней поездки.
И вот он благодарно-важно вылезает из машины. Отец и мать, довольные, встречают на крыльце.
– Как покатались? – поинтересовался отец.
– Во! – он лихо выставил перед собой поднятый вверх большой палец.
– Ну и отлично. Молодец!
– Коля, зайдите, выпейте с нами чаю, – пригласила шофёра мать.
– Пошли, Николай, – поддержал отец.
В глубине дома звонко затренькал телефон.
– Беги быстрее, – заулыбалась мать. – Это звонит Юрий Гагарин поздравить тебя с днем рождения.
Из черной трубки доносятся поначалу невнятные вопли жены. Потом из них вычленяются отдельные звуки, складываются в слова.
– Кирилл! Кирилл! Ой, Кирилл! Лёшка! Лёшка! Ой, что делать, не знаю!
– Что стряслось?! Говори, что?! – он до ломоты в суставах сжимает трубку мобильника, корпус трещит в кулаке. Ноги уже сами несут его сквозь ещё более усилившийся ветер – назад от озера к дому.
– Лёшка! Дорсета! Лёшка! Дорсета! – без особого смысла продолжает причитать жена.
– Да что Лёшка?! Что Дорсета?! Говори по делу, твою мать! – Мхов едва перекрикивает разгулявшуюся природу.
– Лёшка