в г-горы? – ухмыльнулся Сашка.
– Вы должны были следовать в составе колонны батальона по хребту, в горах. Это «духовской» кишлак, а вы, как последние идиоты, поперлись в него. Кто разрешил?
– Ротный с-сказал, идите вперед, а то х-хромаешь, отстанешь, а с-сержант – мой сопровождающий. Я еле-еле д-двигаюсь, обе ноги п-повредил.
– Вы, товарищ лейтенант, лучше бы голову повредили, может, она думать бы начала. Ротный! Кавун, ко мне!
Иван подошел и спросил:
– Что произошло? Что за крик?
– Почему твой лейтенант самовольно по кишлакам бродит?
– Чего ты на меня орешь? – резко ответил Иван.
– Я на вас, товарищ капитан, не ору, – сразу понизил тон Лонгинов и перешел на «вы». – Разберитесь с офицерами, не рота, а сброд.
– Полегче на поворотах, не сброд, а лучшая рота в полку. Разберемся, товарищ капитан.
Бронежилет (Лонгинов) ушел с Константином Николаевичем, о чем-то переговариваясь, а Иван внимательно посмотрел в глаза обоим «следопытам» и рявкнул:
– Сержант, отнеси все вещи на свое БМП!
Подождав, когда Худайбердыев отошел подальше, взял за пуговицу Сашку и, притянув к себе, сказал:
– Дуракам порой везет. Идиот! Пойми, там «духов» больше, чем извилин в твоих мозгах!
– Что, всего-то д-десяток «духов»? – попытался смягчить ситуацию глупой шуткой Корнилов.
– Дать бы по твоей физиономии хорошенько. Не строй из себя полного идиота. Чтобы вас обоих найти, в случае чего, целая армейская операция нужна. Горло перережут и в яму с отбросами кинут. Как и не было вас на земле никогда. Иди и думай.
– Иван! Т-ты же сам велел, иди в-вниз, впереди роты. Вот я и п-п-пошел.
– Думал, что сказал для умных, а оказалось…
По прибытию в полк Корнилов исчез – быстро и надолго растворился в госпиталях. Зачем нарисовался сейчас, спустя полгода? А Константин Николаевич после того похода тоже слег: сердце не выдержало, а потом нашел «лазейку» и перевелся в штаб, в другой полк.
Зачем Саня сейчас пришел, чтобы злорадствовать? Может, завидует или скучает по нашему коллективу?
На заставе два года сидеть почти безвылазно – тоже не сахар, а тоска смертельная. Это как два года в колонии общего режима. От однообразия такой жизни можно чокнуться, завыть и на стенку полезть.
– Сашка, извини, но мне с тобой трепаться некогда, завтра уходим, а дел невпроворот.
– Да, да, п-понимаю! У вас с-своя свадьба, у нас – своя. А ж-жаль… Х-хорошо, зайду, как-нибудь позднее… – и он ушел с грустным лицом. Сдваивать буквы в словах так и не прекратил! Балбес рисующийся.
Прогулка по леднику
Ох, и красотища! Если бы я был художником или туристом, наверняка бы так выразился. Горные вершины стояли в снежном обрамлении и искрились в солнечных лучах.
«Какой кошмар! – однако подумал я, так как был пехотинцем. – Опять спать в снегу, как в прошлый Новый год».
– Эдик, нет возражений, если я пойду с Мараскановым?
– А почему именно с ним?
– Взводный