после Аполлона появилось множество других роботов той же серии, а затем и более совершенные, но их опыт не шел ни в какое сравнение с опытом Аполлона.
Однако надежды организаторов деймосских раскопок не оправдались.
В памяти Аполлона неожиданно обнаружились необъяснимые провалы, она словно рвалась на куски, как старая, пришедшая в негодность кинопленка.
Даже перед самой простой логической задачей, еще совсем недавно не составлявшей для него труда, Аполлон становился в тупик, вот и пришлось его списывать с Деймоса.
Так он попал в гавань.
Первые дни на Земле Аполлон очень страдал от гравитации, от которой успел отвыкнуть: ведь на Деймосе практически царствовала невесомость. Приспособляемость робота оставляла желать лучшего: его системы ориентации в пространстве давно уже утратили былую гибкость.
С трудом переставляя налитые свинцом, непослушные щупальца, Аполлон бродил по окрестностям гавани. Разглядывал образчики земных растений, смотрел на пологую равнину, мучительно напоминавшую ему что-то. Или ловил чуткими – все еще! – анализаторами степной, напоенный травами ветерок, привычно раскладывая его на компоненты, как он делал это там, на далеких планетах…
Особенно нравились Аполлону степи – заповедные земли, которые начинались сразу за портом. И конечно, море. Он мог часами стоять на берегу, глядя в пространство, на линию горизонта.
В памяти робота в эти минуты теснились смутные воспоминания, похожие на эти осенние облака, – столь же бесформенные и неуловимые. Иногда из них выплывали зримые образы.
Чаще всего это был хоровод светил, из тех, которые Аполлону довелось повидать на своем долгом веку. Он путал названия, а они бесконечной чередой проплывали перед его внутренним взором: красные тусклые карлики, обладающие чудовищной гравитацией, зеленые ласковые светила, как бы струящие спокойствие и доброжелательность, оранжевые беспокойные солнца, швыряющие в окрестное пространство факелы-протуберанцы.
С чувством, близким к ужасу, он вспоминал Черную звезду, в плен к которой едва не угодил корабль.
Но чаще всего ему, конечно, виделось Солнце, ласковое земное Солнце, единственное во Вселенной. То, которое и сейчас сияет над ним, когда ему удается выглянуть сквозь разрывы низко бегущих туч.
А увидел его он, когда впервые покинул купол биоцентра Зеленого городка. Было это давно, невообразимо давно…
Что осталось от той поры в том, что он, как и люди, называл памятью?
Вглядываясь в горизонт до рези в фотоэлементах – он их называл глазами, – Аполлон силился оживить, вызвать в памяти тот день, самый первый день своего самостоятельного существования.
Но это ему пока не удавалось: перед мысленным взором проплывали только какие-то клочки, обрывки, легкие как пар и столь же неуловимые.
…Припоминался мутный океан небытия, который вдруг непостижимым образом начинает редеть. Пелена, спадающая с инфразора. Огромный прозрачный купол над ним, контуры которого становятся все более явственными.
…Перед