стены с деревянной панелью стоял ничем не покрытый длинный стол, за которым впоследствии мне неоднократно приходилось сидеть во время разных заседаний и совещаний.
Окна кабинета были наглухо занавешены шторами темно-коричневого цвета.
Сталин был одет в легкий светло-серый шерстяной костюм военного покроя. На нем были мягкие черные сапоги без каблуков, которые обычно носят горцы на Кавказе. В его руках была знаменитая трубка. В кабинете находился Молотов.
Поздоровавшись и внимательно посмотрев мне в лицо, Сталин неожиданно для меня сказал:
– Мы решили назначить вас народным комиссаром связи. Как вы к этому относитесь?
Трудно передать мое состояние, в котором я находился в тот момент. Все что угодно я ожидал от этой встречи, но только не этого. Волнуясь, я ответил примерно следующее: я не так давно окончил академию и работаю менее двух лет. До поступления в академию командовал всего лишь эскадроном связи дивизии. Я совершенно не знаком с предлагаемой мне работой и не в силах справиться с таким огромным масштабом.
– Не справлюсь с этой должностью, товарищ Сталин – сказал я, – и поэтому убедительно прошу не назначать меня на этот высокоответственный пост.
Улыбаясь, Сталин спросил:
– Вы, оказывается, кавалерист? В какой дивизии служили? Я ответил, что служил в первой кавалерийской дивизии на Украине. Продолжая разговор, он заметил:
– Что касается масштаба работы, который вас пугает, то это ничего. Мы вам поможем. Я пытался что-то сказать, шел за ним следом, но Сталин снял трубку телефона и, набрав номер сказал кому-то: «Наркомом связи назначаем Пересыпкина. Завтра опубликовать в печати». Он повернулся ко мне.
– Поезжайте сейчас в ЦК, там подготовьте предложение о составе коллегии Народного комиссариата связи. Если хотите взять с собой кого-либо из военных, хорошо знающих связь, включите и их в проект решения.
Я ответил, что в Наркомате обороны есть много опытных специалистов. Некоторых из них было бы желательно перевести в Наркомат связи, но предполагаю, что против перевода будет возражать товарищ Ворошилов.
Улыбнувшись, Сталин сказал:
– Пусть это вас не беспокоит. Мы попросим товарища Ворошилова, чтобы он отпустил из Наркомата обороны всех, кого вы назовете. <…>
Мне было тридцать четыре года.
И.Т. Пересыпкин…А в бою еще важней.
«Советская Россия», М., 1970. С. 8, 9, 12–15, 16.
Уже с начала лета 1939 года Сталин меня стал вызывать для консультаций по авиационным делам. Первое время меня смущали частые вызовы в Кремль для доверительного обсуждения важных вопросов, особенно когда Сталин прямо спрашивал:
– Что вы скажете по этому вопросу, как вы думаете? Он иногда ставил меня в тупик, выясняя мнение о том или ином работнике. Видя мое затруднительное положение, смущение и желая ободрить, он говорил:
– Говорите то, что думаете, и не смущайтесь – мы вам верим, хотя вы и молоды. Вы знаток своего дела, не связаны