кипарисов – медленно въезжает в ночную синеву.
Фигура, ютящаяся в одном из коконов, невесома; ветру нетрудно качать ее. Хотя второе кресло пусто, у них одна амплитуда. Это девушка – красивая, мечтательная. Она читает, подобрав под себя ноги, уютно закутавшись в какую-то историю, на ее губах нечеткая улыбка, словно отражение улыбки в зыбкой воде.
Я узнаю ее.
Русые волосы достают до плеч, челка срезана косо, запястья такие тонкие, что наручников к ним и не подобрать. Аннели.
Сейчас – свежая, несорванная – она восхитительна. И она моя. Моя по праву.
Прежде чем подойти к ней, я обхожу дом вокруг. К крыльцу прислонен маленький велосипед с хромированной рогатиной руля и блестящим звонком. Дверь не заперта. Поднимаюсь на крыльцо, прохожу.
Пол из темных керамогранитных плит, медитативные абстракции на крашенных в шоколад стенах, мебель простая и изящная, каждый предмет будто вычерчен одной линией.
Это снаружи дом составлен из прямых углов, а внутри их нет вовсе. Низкая тахта – округлая, обтянутая темно-горчичным фетром – зовет упасть. Круглый обеденный стол – зеркальное черное стекло, три деревянных стула с кожаными сиденьями. Зеленый чай в прозрачной кружке, похожей на маленький кувшин: в кипятке распустился засушенный экзотический цветок.
Что-то царапает глаз. Останавливаюсь, возвращаюсь…
На стене висит распятие. Крест небольшой, с ладонь размером, из какого-то темного материала, весь несовершенный – кривовато сделанный, поверхность креста и пригвожденной к ней фигурки не гладкая, а будто состоит из тысячи крохотных граней. Будто ее не собирали по молекулам из композита, а вырезали, как в древности, ножом из куска… Дерева? На лбу у фигурки венец, похожий на кусок колючей проволоки – выкрашенный в позолоту. Пошлейшая статуэтка.
Но почему-то я не могу отвести от него глаз; смотрю околдованно, пока в ногу мне что-то не тычется…
Игрушечный робот ездит по какой-то своей траектории, напевая дурацкую песенку. Его машинное лицо заклеено пленкой, на которой нарисована веселая рожица. Робот тычется в полусобранную модель межгалактического «Альбатроса», запинается о разбросанные детали.
Кто запустил его и кто не закончил собирать модельку звездолета?
В углу – поднимающаяся на второй этаж лестница: ступени-платформы крепятся к стене только одним торцом, сбоку кажется, что они висят в пустоте. Сверху долетает бренчание, «пиу-пиу» потешных выстрелов, смех – высокий, детский.
Смотрю наверх, вслушиваюсь в смех. Мне хочется подняться по лестнице, встретиться с тем, кто играет там сейчас… Но я знаю, что мне нельзя.
Я прохожу холл насквозь и останавливаюсь у окна.
Прислоняюсь лбом к стеклу, вглядываюсь в женский силуэт, маятник на ветру.
Улыбаюсь.
Моя улыбка – отражение ее отраженной улыбки в черном зеркале.
Она не видит меня – слишком увлечена чужой придуманной историей. Закорючки букв ползут сверху вниз по экрану ее читалки, будто осыпающийся песок через колбы стеклянных часов. Возникают из ниоткуда и проваливаются