ни о чем не тужа, и далеко уйдет налегке.
Четверо наших героев с усердием вгрызлись в марсианский язык. Молодая память Малки и Георгия жадно впитывала корявые слова, а бойкие уста щедро выпаливали их. Старички не могли похвастаться достижениями. Но упрямый книжник Гершель не отступал, и подвижническим трудом добывал знания крупицу за крупицей, ибо невежество считал прозябанием души. “Граница моего языка – это граница моего мира!” – говорил он. Прагматичный оптимист Айзик быстро охладел к учению и принялся искать перспективные альтернативы, ибо скорее игру на скрипке освоишь, нежели язык выучишь!
В Кампусе адаптации сменялись поколения. Прибывали из рая земляне, за полгода становились марсианами, и вылетали птенцы из гнезда. Другими словами, расселялись на обширных пространствах страны, и по мнению одних улучшали, а по мнению других ухудшали местный человеческий генофонд.
На бесплатных экскурсиях пришельцы узнавали планету. Ципора и другие наставники горячо и убедительно говорили о важности простого труда и о нехватке рабочих рук на нивах. Однако, большинство учащихся Кампуса адаптации бывали покорены великолепием столицы и по окончании курса устремлялись в Марс.
Из наших знакомых один лишь Айзик избрал для себя провинцию. Гершель и Малка представляли свою судьбу не иначе как в Марсе. А Георгий все больше грустил – он не знал, куда и чего ему хочется, все было немило и не по нраву ему. “Да разве они люди, марсиане эти? – думал он, – амебы бесчувственные! Нет горячих, и нет холодных – теплые все. Не любят, не мстят, не убивают… Как прослыть героем там, где не ведают храбрости и не порицают трусости?”
По истечении полугода Ципора, прощаясь с Гершелем, Айзиком, Малкой и Георгием, на марсианском языке пожелала адаптированным выпускникам дерзать и не унывать. Она с сожалением сообщила, что куратор Кампуса, господин Итро, к величайшему сожалению не может произнести напутственную речь, ибо семейные проблемы принудили его к временному пребыванию в столице.
Глава 4
Розга и наставление дают мудрость, а отрок беспризорный срамит мать свою.
Притчи Шломо, 29-15., перевод под редакцией Д. Йосифона.
Забудет ли женщина младенца своего, не жалея сына чрева своего?
Исайя, 49-15., перевод под редакцией Д. Йосифона.
1
Итро и Адель сидели со скорбными лицами в креслах напротив друг друга. Глаза опущены, уста сомкнуты. В центре низкого столика непривычно пустовала цветочная ваза. Сегодня Адель против ежедневного обыкновения не срезала в саду любимые свои пионы. На краю стола лежали письмо Цвии и депеша из мэрии Марса.
Со дня исчезновения дочери, и в особенности после получения ее жизнерадостного послания, ожидание беды иссушало родительские сердца. Но, как бывает, во тьме предчувствий нет-нет да и мелькнет светлая крапинка надежды – вдруг не сбудется? А когда сбывается, душа захлебывается и тонет в непоправимом, необратимом. Все имеет какой-то предел, но не скорбь. Ничего