Алексеевич… – проговорила Маша медленно после того, как он перестал выстреливать в нее противными вопросами. – Понимаете, какое дело, Игорь Алексеевич…
– Нет, не понимаю. – Он облокотился о стол, обхватил большим и указательным пальцами подбородок, прищурился.
Барышня ему не нравилась. Слишком симпатичная, слишком самоуверенная, слишком грамотная, слишком обеспеченная. С такими всегда бывало сложно. Странно еще, что не с адвокатом пришла. Но этот час не за горами, как он понимал.
Конечно, она не убивала свою подругу, хотя и алиби у нее нет. Он был уверен – не убивала. Запястья у барышни узкие, кисть изящная, чтобы нанести удар по голове такой силы, от которого ее подруга скончалась, нужно иметь совершенно другие физические данные. К тому же, по утверждениям экспертов, удар был нанесен человеком, который был ниже ростом, чем жертва. А барышня была высокой. Тоненькой. Она бы с орудием убийства, а его на месте преступления не обнаружилось, не справилась бы.
Хотя, по его убеждениям, ударили, скорее всего, кастетом. Мастерски ударили, смачно. Череп хрустнул, как скорлупа. Кровью стены забрызгало.
Нет, барышня не убивала. И заказать подругу не могла. Не дура, место выбрала бы другое. Кто же заказ подобного рода в собственном жилье оформляет?
Нет, тут что-то другое.
Может, муженек ее? Так у того алиби. Он с любовницей и общими их друзьями за городом что-то отмечал.
Кто тогда? И зачем? Мотив…
Мотив не был ясен Шпагину Игорю Алексеевичу. А вот гражданке Киреевой Марии Сергеевне было что-то известно, но она молчала. И, скорее всего, молчать станет и дальше. Из нежелания сор из избы выносить. Из нежелания пятнать себя чем-то. Да, визит с адвокатом не за горами, не за горами. Деловито раскроют дорогой кожаный портфель. Достанут бумаги. И какой-нибудь грамотный очкарик, глядя мимо него, станет гнусавить про нарушенные права его клиента.
– Так что я должен понимать, Мария Сергеевна? – поторопил барышню Шпагин.
– Понимаете, мне совершенно не хочется отвечать ни на один ваш вопрос, – выпалила Маша и покраснела от смущения, грубить кому бы то ни было не в ее характере.
– Почему?
Шпагин тут же насупился. Подумаешь, неприкасаемая какая! Что думает о себе вообще?! Если туфельки на ней ручной работы и плащик стоимостью полугодовой его зарплаты, можно хамить следствию? Не уважать его?
Но Маша ответила вдруг уважительно, с жалкой улыбкой, в которой угадывались близкие слезы.
– Потому что вы говорите со мной в таком ключе… Вы так спрашиваете меня… Будто заранее уверены в моей виновности. Это же… Это же нечестно, неправильно! Так нельзя!
– А как можно?
Шпагин устыдился. Но тут же себя оправдал. Много их тут таких манерных в его кабинете побывало. На всех церемоний не хватит! К тому же в восьми случаях из десяти всякие такие манерные оказывались злодейками, вот! Хотя тоже поначалу корчили из себя безукоризненных леди.
– И можно и нужно… – Маша сделала паузу, сглотнула комок, давивший горло, – вежливо. Уж, извините меня, но…