Гана, Мана» на собрании. А Пари и Фаиз знают. Они потом дразнили меня Звездочкой несколько дней, но скоро забыли про это. Ма никогда бы не забыла. Вот почему я ничего не могу ей рассказать.
Фаиз, а он ведь даже не в нашей детективной команде, сразу же разносит в пух и прах план допроса, который я предлагаю.
– Вы должны сначала допросить Четвертака, – говорит он, когда мы идем домой из школы. Смог залетает и вылетает из его рта, заставляет его кашлять. – Четвертак – твой подозреваемый № 1, верно, Джай? Вот почему ты заговорил с ним вчера.
– Да что ты знаешь? Ты думаешь, что Бахадура украл джинн.
Я говорю шепотом. Если джинны существуют, я не хочу, чтобы они меня услышали.
– Мы можем допросить всех, – говорит Пари. – Давайте зайдем в тхэку и поспрашиваем там людей про Четвертака. Если они пьяные, то могут рассказать нам правду.
– Ахча, ты теперь и по пьяницам эксперт? – спрашивает Фаиз.
Это я тут решаю, что нам делать, но, прежде чем я успеваю возразить, Фаиз бьет кулаком черный воздух и кричит:
– Тхэка чало.
Он опоздает на свою смену в магазинчик-кирану, в которой должен раскладывать по полкам мешки с рисом и чечевицей, но он не против. Он надеется, что застанет в тхэке своих старших братьев.
Мусульманам нельзя пить, а Тарик-Бхай и Ваджид-Бхай – хорошие мусульмане и молятся по пять раз в день, а еще иногда сбегают выпить бутылочку дару. Если Фаиз их застукает, они заплатят ему большие деньги, чтобы сохранить это в тайне от их амми. Не то Фаиз предложит амми вечером понюхать их дыхание.
– Что-то тут нечисто, тебе не кажется, амми? – многозначительно спросит он.
Он уже так делал.
Фаиз и Пари идут в переулок, который ведет к тхэке, и даже не ждут меня. Мое расследование еще не началось, но уже идет не по плану.
В переулке много подозрительных людей и запахов. Пожилая леди с бархатцем за ухом торгует в палатке биди и пааном, но когда мальчики и мужчины вручают ей деньги, она дает им упакованные пакетики с чем-то высушенным и коричнево-зеленым вместо сигарет.
– Сосредоточься, – шипит Пари мне на ухо и тащит прочь.
Пьяницы сидят на корточках или лежат на земле возле тхэки, поют и бормочут. Воздух трясется от громких басов, несущихся из бара.
– С этими идиотами не поговоришь, – замечает Пари.
Фаиз указывает на человека, торгующего яйцами и хлебом с тележки.
– Спроси анда-валлу. Он всегда здесь.
Мы стоим сбоку от тележки, потому что спереди сложены коробки для яиц; мы слишком маленькие, чтобы он увидел нас за ними.
– Четвертак, знаете его? – спрашиваю я. Анда-валла точит ножи, и их стук-звон громче, чем музыка из бара. Он не поднимает глаз.
– Четвертак, он всегда ходит в черном. Сын нашего прадхана, – говорит Пари. Потом она поворачивается к Фаизу и шепчет: – Как его зовут по-настоящему?
Фаиз пожимает плечами. Я тоже не знаю, как зовут Четвертака.
– Давай, быстрей-быстрей, – говорит покупатель перед тележкой.
Анда-валла откладывает ножи и бросает на сковородку