Аркадий Савеличев

Савва Морозов: смерть во спасение


Скачать книгу

душевной щедрости, то еще имел в виду: «Ткач золотой, а теперь и шелковый будет. Истинно: в долгах как в шелках».

      – В тысячу рублей ты мне обошелся, Савва. Не забудешь?

      – Не забуду, хозяин. Сполна расплачусь. Переведи меня на сдельную работу. Поденщина не для меня.

      «Ну-ну», – подумал купец Кононов, давая полную власть рукам этого жадного до работы мужика.

      Он сам так же из мещан в купцы выходил. Но этот-то еще в барской крепости?

      Савва стоял у станка по двадцать часов в сутки и аршины шелковые гнал за семерых. А чтобы еще круче накручивался аршин, надомную работу брал. Для Ульянушки и пятерых ребятишек. Пятый еще по полу ползал, а остальные уже нитки сучили, бобины накручивали, да мало ли было подсобной фабричной работы. Записывая в конторскую книгу поденную выработку Саввы Морозова, купец Кононов диву давался:

      – Не надорвешься, Савва? Бабу хоть пожалей.

      – Вот из жалости к ней и стараюсь.

      В далекие планы он купца не посвящал, а сам в своем Зуеве небольшой ткацкий амбар поставил. Пока лишь с четырьмя ткацкими станками. Мастерской шутливо называл, чтобы сельчане, а особливо Рюмин, зря не зарились.

      Со своего дела доход-то стал гораздо быстрее расти. Года не прошло, как спросил купца:

      – Чай, погашен должок, хозяин? Я хоть и неграмотен, но башкой-то кое-что подбивал. Сходятся у нас рубли-рублики?

      – Сошлись уже, Савва, – без особой радости кивнул купец.

      На руку он чист был, но понимал: ускользает от него золотой шелковый ткач. Тем более что Морозов опять кредит попросил. А купеческое правило таково: в частном кредите не отказывай, потому что проценты идут. Одно только и сказал:

      – Ну-ну, Савва. Собственную фабрику ладишь?

      – Хочу попробовать, – скромно потупился ткач.

      – Дело это не всегда удачливое, – резонно заметил купец. – Но кредит дам. Коль прогоришь – возвращайся. Приму.

      – Премного благодарен, хозяин, – назвал его, из уважения, по-старому, хотя теперь мог бы и не называть.

      Размахнуться, подобно Кононову, он, конечно, не мог. А потому пока что положился на свои руки-ноги. И выделывать на своей домашней фабричке стал самое легкое: шелковые ажурные ткани и шелковые же ленты. На фабрике Кононова это он один и мог делать. Набранные с окрестностей крестьянские неумехи только портили дорогую ткань.

      Жена Ульяна и теперь уже все пятеро сыновей, включая последних, Ивана и Тимофея, с утра до ночи, по-летнему светлому времени, горбились у станков над шелковой нитью.

      Когда набиралось порядочно шелка, он еще с вечера укладывал свой торговый короб. В отличие от рыбного, прутяного, этот был щепной, легкий. Изнутри выложен чистой холстиной, а сверху, кроме крышки, закрывался еще и плотной парусиной. Снег ли, дождь ли – внутрь ничего не должно попадать. Товар нежный. Не рыба. Лямки стоящего у порога короба надевал с первыми петухами. Как ни ускоряй ход, до Москвы восемьдесят верст. Пройти их надо до вечерней темени. Мало того что Владимирка стала опасна, так и в подмосковных посадах голову могли свернуть.

      Прежний