Павел Загребельный

Роксолана. Страсть Сулеймана Великолепного


Скачать книгу

батечка во гробi. Вставай, вставай, батечку, до суду, ведуть твое дитятко до шлюбу».

      Оглянуться или не оглянуться? Нет! Сидела, словно окаменела, на губах царственная улыбка, а в душе ужас.

      – Гасан!

      – Ваше величество, – прошептал он, – кровь… На стене…

      – Разве янычара поразишь кровью?

      – Это кровь Ибрагима, ваше величество, – сказал Гасан.

      – Боишься, что эта кровь упадет на меня? Но ведь сказано: «Не вы их убивали, но Аллах убивал их…»

      – Они нарочно посадили вас под этой стеной.

      – Кто они?

      Он совсем растерялся:

      – Разве я знаю? Они все хотят взвалить на вас, ваше величество. И смерть валиде, и убийство Ибрагима, и смерть великого муфтия Кемаль-заде. Вы уже слыхали о его смерти?

      Она снова привела слова из Корана – неизвестно, всерьез или хотела прикрыться шуткой:

      – «…чтобы погиб тот, кто погиб при полной ясности, и чтобы жил тот, кто жил при полной ясности».

      А сама слышала, как в душе что-то скулит жалобно и отвратительно. Все здесь в крови – руки, стены, сердца, мысли.

      – Ибрагим должен был убить султана, султан его опередил, а теперь они хотят взвалить все на вас, ваше величество, – упорно продолжал Гасан-ага.

      – Мне надоели гаремные сплетни.

      – Даже смерть Грити…

      – Еще и Грити? И этого тоже убила я?

      – Они говорят, что на молдавский престол Рареша поставили вы, а уже Рареш…

      – …выдал венграм Грити, исполняя мою волю? Все только то и делают, что исполняют мою волю. И Петр Рареш точно так же. Этот байстрюк Стефана Великого. Он прислал подарок для моей дочери Михримах, для султанской дочери! Драгоценную мелочь, на которую только и способен был один из многочисленных байстрюков великого господаря[1]. А знает ли кто-нибудь, что этот господарь Стефан когда-то был в моем родном Рогатине с войском и ограбил церковь моего отца-батюшки? И мог бы кто-нибудь в этой земле сказать мне, где моя матуся, и где мой отец, и где мой дом, и где мое детство? И на чьих руках их кровь?

      Гасан молчал. Он проникался ее мукой, напрягался, страдая душой, готов был взять на себя все отчаяние Роксоланы, всю ее скорбь – так хотел бы помочь ей чем-то. Но чем и как?

      – Ваше величество, я со своими людьми делаю все, чтобы…

      – Зачем? Мои руки чисты! Пойди и скажи об этом всем. Я сама скажу.

      Она вскочила на ноги, заметалась по коврам. Гасан тоже мгновенно вскочил с места, прижался к стене – кажется, в полуоткрытой двери промелькнула тяжелая фигура кизляр-аги. Дохнуло кислым запахом евнухов, невидимых, но ощутимых и присутствующих. Роксолана отбежала от стены с пятнами Ибрагимовой крови, остановилась, смотрела на эти коричневые следы смерти ненавистного человека, ощущала, как призраки обступают ее со всех сторон, недвижимые, будто окаменелые символы корыстолюбия и несчастий: валиде с темными резными устами; два великих муфтия с постными лицами и глазами фанатиков; пышнотелая Гульфем, набитая