явления пассионарности с умозрительной теорией «героев» и «толпы», причем полностью игнорируется раздел «природа пассионарности» со ссылками на теорию биосферы В. И. Вернадского. Искажение моей мысли делается для того, чтобы навязать мне совсем другую, заведомо слабую концепцию, которой я не высказывал и не разделяю.
А какова же собственная точка зрения М. И. Артамонова? Она столь эклектична, что ее просто нет. Утверждая, с одной стороны, что этнос – социальная категория, с другой, он заявляет, что «этнос – категория не только социальная, но и биологическая» 4 и что «этносы изменяются по собственным закономерностям, над которыми не властны ни политические, ни идеологические воздействия». В последнем он со мною согласен, но как согласовать эти три его заявления между собой?
И, наконец, неясна позиция М. И. Артамонова в отношении взаимодействия этноса и ландшафта. «Люди „вписываются“ в природу по-разному и вовсе не только потому, что природные условия, с которыми они имеют дело, различные, но и потому, что они сами разные». А в чем разность людей одной социальной формации, остается только гадать.
Наибольшее удивление вызывает последняя фраза статьи, где рекомендуется не путать этнос ни с биологическими, ни с социальными категориями (это мой тезис – Л. Г.), «в чем, прежде всего, коренятся ошибки, в том числе и Л. Н. Гумилева». Значит, «ошибкой» названо то, что Л. Н. Гумилев выдвинул научное положение, с которым М. И. Артамонов вынужден согласиться?!
Среди многих справедливых замечаний Ю. К. Ефремова объем статьи позволяет ответить лишь на последнее, но весьма существенное. Ю. Ефремов считает «мрачным выводом», что «стирание этнической раздробленности, вместе, скажем, уменьшением зависимости человека от различий среды, должно угрожать самому существованию человечества». Да, действительно, спасение людей в этнической пестроте, ибо она позволяет этим своеобразным антропоценозам устанавливать с природой отношения, оптимальные для обеих сторон. Ведь ландшафты разнообразны, биоценозы в них неповторимы, и, следовательно, формы адаптации должны быть в каждом отдельном случае различны.
Можно привести немало примеров этнической дивергенции при адаптации в разных ландшафтах. Так, группа голландских крестьян поселилась в южноафриканских владениях Голландии, и через несколько поколений там создался голландский субэтнос – буры. Английское завоевание 1900 г. и дальнейшее развитие в специфическом ландшафтном и этническом окружении повели к образованию даже нового языка, африкаанс, изменению черт национального характера африкандеров – уже не голландцев, а их потомков. Вот что рождает сочетание воздействия природы и исторической судьбы.
Таковы мои соображения относительно необходимости уточнить характер взаимодействия общественной и природных форм движения материи в этногенезе. Разумеется, это не исключает, что в будущем будет достигнуто глобальное плановое руководство хозяйством и культурой