в Сарае не может рассчитывать на верность своих сторонников, так как любой из его соперников мог перекупить «нужных» людей.
Традиция служения отчизне – моральный принцип развития любого этноса – заменилась выбором щедрого хозяина. Таковым оказался Мамай – энергичный, волевой, всех подкупавший и устрашавший интригами деспот. Меняя веру и обычаи, люди при нем выигрывали материально, кроме немногих неподкупных, которые не желали выгод ценой предательства и измены традициям. Остатки степного кодекса чести, которого придерживались татарские воины-батыры, стали выглядеть анахронизмом, неумением «устроиться».
Во все более раздувавшейся мощной военной химере, которую трясло и ломало по внутренним швам, Мамай, желавший «наладить порядок», был сам игрушкой в руках исторической, а точнее, антиисторической судьбы. Со своей разноплеменной ордой Мамай базировался на бывшей половецкой земле между Доном и Днепром и сам командовал корпусом, состоявшим уже не из. монголов, а из остатков половцев, алан, покупных воинов. Он стал искать союзников на Западе и сделал окончательную ставку на европейских противников православия (и Византии тоже) и на дружбу с султанским Египтом.
Победа Мамая – победи он в 1380 году! – означала бы превращение всей Восточной Европы в поприще для торговых операций прежде всего католических стран, опередивших в торговле других. Религия, идеология в торговых делах никогда не имели цены, и в XIV веке идейные мотивы в большинстве стран мира, в том числе и на нынешнем юге нашей страны, отступали перед чисто экономическими выгодами. Но так было не везде. Так не было на Москве.
Не случайно именно в Москву бежали коренные татары, под которыми понимаются представители тюрко-монгольского этноса Великой степи. Люди бежали от насилия и продажности в Сарае, они отпадали от химерной столицы и мамаевых ставок – в Казани, Крыму, Астрахани, на Яике и в Башкирии. Некоторые татары, уцелевшие при переворотах и в истребительной «замятне», бежали на Русь и пополнили конницу русских князей. Татарские батыры превращались в российских воевод. Сначала это был маленький ручеек, затем полился большой поток батыров – специалистов военного дела – в Москву, туда, где их принимали и не мешали честно и преданно, не за деньги, а за честь, заниматься тем делом, которое они хорошо знали, – обороняться против вражеских войск.
Вот почему, в частности, на взгляд этнолога, при рассмотрении начала великорусского этногенеза нет никаких оснований считать объединение сил Москвы перед грозой национальной миссией против татар или татарского духа. Это была война не между «лесом» и «степью», «Европой и Азией», русскими и татарами – а между жизнеспособными этносами и химерой, оказавшейся на пути развития как Руси, так и самой Великой степи. Химера не тем была страшна, что «вползала» в несвойственный, чуждый, экологически другой суперэтнос, а тем, что химерной сущностью явилась отчетливая антиисторическая тенденция вовлечь движущиеся народы-соседи