что делать это было нельзя категорически. И крайним оказывался я, зачинщик. Нет, меня никто не сдавал. И даже осознание того, что мне в очередной раз прилетит, не могло заставить меня замолчать и отказаться от моей правды.
Иногда, зная, что в доме деда меня не ждет теплый прием, я оставался ночевать у родственников. А вернувшись утром, находил, что всем не до меня. Только дед, выходя из дома, мог буркнуть что-нибудь в мою сторону. Не расслышав его и опасаясь переспрашивать, я интересовался у родственников:
− Что он там сказал?
− Он сказал: «Иди чисти скотный двор».
Да, чистить скотный двор, полоть огороды, таскать воду, заготавливать дрова − это для меня. А собирать малину, смородину, горох, черемуху − этого не заслужил.
Деревенские ребята меня уважали, потому что я успевал везде. Иногда страдал незаслуженно. Однажды, зайдя на конный двор, я увидел сидящих на крыльце бондарки мужиков и деревенских ребят. Крикнув приветствие, я подошел к циркулярному станку, стоявшему посреди двора. Черт меня дернул подойти к нему. Вблизи я увидел, что электрический кабель от станка перерублен. Взяв два конца в руки, я стал разглядывать. Отрублено ровно одним ударом. «Наверное, топором», − подумал я.
В это самое время во двор зашел дед, не мой, другой, деревенский плотник. Увидев меня у станка с перебитым кабелем, он, не долго думая, снял со стен бондарки хлыст и стеганул меня по спине. Длинная кожаная плетка, которую мы называли бичом, имела свойство больно бить. Я взвизгнул и, кажется, подпрыгнул выше головы. Мужики бросились к деду и, отобрав бич, стали объяснять, что это не я испортил кабель, что я только пришел. Подошедшие ко мне ребята сказали, что рубашка на спине в крови и порвалась. Не дождавшись извинений, я побрел домой. Бабушка, увидев меня, сказала:
− Ничего страшного. Рубашку, конечно, жалко, а спина… Две-три ночи на спине спать не сможешь, потом все будет хорошо.
Собравшаяся вокруг меня родня разделилась на два лагеря. Кто-то сочувствовал:
− Совсем озверели, так бить ребенка!
Надо сказать, что мне было всего 12 лет.
Другая половина говорила:
− Опять нашкодил. Мало.
Извинения все-таки были, но не мне, а моему деду. Когда все собрались вечером за ужином за одним большим столом, дед объявил, что приходил дед-плотник и извинился: «Зря ударил. Не разобрался и сгоряча сильно переборщил».
− Еще бы! − не выдержал я, − я ему что? Корова или бык, меня так стегать?
Дед, помолчав, добавил:
− Будем считать это тебе авансом за будущее.
Половина стола смеялась, другая половина молчала, сочувствуя мне, а может просто не знала, как реагировать на шутку деда.
Благодаря гусиному жиру и стараниям моей бабушки через три дня я уже не помнил, где и как у меня болело.
Как-то раз деревенские мальчишки позвали нас на пруд купаться. Поблизости за деревней находилось озеро, но купаться там было невозможно: глубокое, нет удобного берега, кругом тина. А на пруду − песчаное дно, нырялка с берега. Только пруд находился в трех километрах от деревни. Деревенские