и я понял, что ошибочно посчитал его старым – оказалось, что ему где-то под пятьдесят. Утреннее солнце, освещающее эту лачугу из крохотного оконца, позволило хорошо его рассмотреть. Суровый такой, с резковатым прищуром, как оказалось, не серых, а блекло-голубых глаз. Высокий лоб, прямые черты лица. Усищи по плечи, борода, шевелюра – все белое, как молоко. Этакий дядька Черномор… Или Беломор?
Тем временем он подошел к постели, подтянул табурет, вздохнул и спросил что-то на том же грубоватом языке. Я удивленно покачал головой. Такого языка я ни разу не слыхал. Что-то из скандинавских?…
– Нет, не понимаю…
Потом он произнес несколько фраз на, несомненно, других языках. Я сел немного поудобней, стараясь не потревожить ногу, и в свою очередь постарался прийти ему на помощь, проговаривая несколько фраз на немецком, английском, русском, украинском языках. Богатырь только повторил мой жест, задумчиво покачав головой. Потом, видно приняв какое-то решение, приложил руку к груди, повторяя несколько раз одно слово:
– Свенд!
Ясное дело, представляться, так представляться. Я хлопнул себя в ноющие ребра и четко выговорил:
– Серж!
– Серш? – поднял брови Свенд, и что-то быстро пробормотал.
– Нет, не Серш. СерЖ, – страрательно жужжа и чувствуя себя очень глупо, проговорил я.
Свенд закивал.
– Серж, ульм Серж. Гмм…
Свенд встал, снял котелок, налил в огромную глиняную кружку варево и знаками дал понять, что надо выпить. Затем он взял овчинный кожух и вышел из хижины. Я же, машинально хлебая густое варево, крепко призадумался. Непонятно! Где же это видано, чтоб не знали ни английского, ни немецкого… Так не бывает! Я вдруг почувствовал себя очень потерянно. Логичного объяснения произошедшему не находилось… Пока я соображал, на каком я свете, ввалился мой спаситель с огромной охапкой дров. Не в силах больше терпеть неопределенность, я позвал Свенда и попытался спросить его про место, где мы находимся, и как оно называется. Тот морщил лоб и глядел на мое размахивание руками, затем выдал пару коротких слов, наверное, названий окружающих нас предметов. Я испытал самое настоящее отчаяние. Некоторое время я потерянно оглядывался, ища сам не знаю чего, но в итоге свежее решение таки нашлось – я показал, как будто я пишу или рисую, и Свенд быстро сходил к очагу за угольком и листом бересты. Писать с помощью угля раньше не приходилось, но уж как-то я ухитрился нарисовать на желтоватой плотной коре очертания, хорошо знакомые любому школьнику. Евразия, Африка и Австралия справа, обе Америки и Гренландия – слева. Я молча подал рисунок Свенду. Тот некоторое время соображал, глядя на мое творение, потом широко повел кругом рукой, затем тыча в мою импровизированную карту и вопросительно подняв брови. Я горячо закивал, обрадованный понятливостью хозяина, отобрал карту и ткнул пальцем примерно в Скандинавский полуостров, посадив жирную точку и спросил:
– Это здесь? – Для верности я ткнул пальцем в пол.
Свенд некоторое время глядел мне в глаза, потом протопал