ни было ему хотелось продолжить наступление. Однако он быстро завел с Ионой веселый и непринужденный разговор.
Он провел ее по всему дому, где, как могло показаться ее неопытному глазу, привыкшему лишь к умеренному блеску городов Кампании, были собраны все сокровища мира.
На стенах висели картины, которым не было равных, светильники озаряли статуи эпохи расцвета Древней Греции. Шкафы с драгоценностями, каждый из которых сам по себе был драгоценностью, стояли меж колонн, пороги и двери были из редчайших пород дерева, всюду сверкали золото и драгоценные камни. Арбак с Ионой то были одни в этих покоях, то проходили через безмолвные ряды рабов, которые, становясь на колени, подносили Ионе дары – браслеты, золотые цепи, самоцветы, – и египтянин тщетно молил ее принять эти подношения.
– Я часто слышала, что ты богат, – сказала она с удивлением, – но я и не подозревала, что твое богатство так огромно.
– Ах, если бы я мог отлить из всего этого одну диадему и увенчать ею твое белоснежное чело! – вскричал египтянин.
– Увы! Она раздавила бы меня. Я стала бы второй Тарпеей[130] – отвечала Иона со смехом.
– Не презирай богатство, Иона! У кого нет богатства, тот не знает всех радостей жизни. Золото – великий чародей, оно исполняет наши мечты, дает нам божественную власть, в обладании им есть нечто возвышенное. Это самый могущественный и вместе с тем самый покорный из наших рабов.
Хитрый Арбак старался ослепить молодую неаполитанку своими сокровищами и красноречием. Он хотел разбудить в ней желание обладать всем, что она видела вокруг себя, он надеялся, что вместе с влечением к богатству она почувствует влечение и к его хозяину. А Ионе было как-то не по себе, когда она слышала любезности из этих уст, так недавно, казалось, презиравших пошлые комплименты, которые обычно говорят красавицам. И с утонченной деликатностью, которой владеют только женщины, она старалась отвести нацеленные в нее стрелы и шуткой или незначащими словами отвечала на его пылкие речи. Нет ничего восхитительней такой защиты: она покорила африканского чародея, который воображал, будто может с помощью перышка повелевать ветрами.
Египтянин был очарован изяществом Ионы даже больше, чем ее красотой. Он с трудом сдерживал себя. Увы! Перышко имело силу только против легких летних ветерков, оно было бессильно против бури.
Когда они стояли в большом зале, стены которого были задрапированы серебристо-белой тканью, египтянин вдруг хлопнул в ладоши, и, словно по волшебству, из-под пола у самых ног Ионы поднялся пиршественный стол и ложе или, скорее, трон под алым балдахином. В тот же миг откуда-то из-за занавесей зазвучала сладкая музыка.
Арбак сел у ног Ионы. Прислуживали им дети, прекрасные, как амуры.
К концу пира, когда музыка заиграла тихо и приглушенно, Арбак обратился к своей гостье:
– Стремилась ли ты когда-нибудь, моя ученица, живя в этом мрачном и полном превратностей мире, заглянуть вперед, сдернуть покров с будущего и увидеть на берегах судьбы туманные