начал писать. За это время в профессии мне повстречались удивительные, светлые люди, повлиявшие на мое творчество. Благодаря наставничеству Елены Исаевой и ее «Так не нельзя!» и «Ужас!» – понял, что так нельзя и ужасно, но, если красиво, то немножко можно. Спасибо Вам за терпение. Благодарю Елену Нестерину за редактуру и корректуру, за ее пыл в работе и оперативность. Благодарю девочку с фисташковыми глазами за томные «Да-да-да…» (эмоции во время прочтения книги РИЧБИЧ).
Жалею только об одном, что рук не десять, а публикации занимают гораздо больше времени, чем само написание книг. А идей становится все больше…
Маленькое отступление. Как дипломированный юрист, прошу помнить следующее, при использовании книги:
Все права защищены. Никакая часть электронного экземпляра этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
ГЛАВА 1
Утро, построение. Семьсот детей стоят на плацу и сонными глазами смотрят на плакаты с призывами к активной здоровой жизни и на физкультурников, изнуренных ночными похождениями.
Утренняя гимнастика. Самая бессмысленная и беспощадная часть местного распорядка, совершенно невыносимая для нас, избалованных городских. На дворе 1997 год…
Делать перед завтраком вращения руками, бедрами и головой – глупо. Вообще, если что-то и можно делать в восемь утра, так это спать. А не наблюдать мучения физрука и даже с расстояния в десять метров улавливать флер его похмелья.
Даже летнее солнце в это время так лениво, что смотрит из-за горизонта партизанским взглядом, проверяя – а надо ли вообще вставать?
Процедура выполнения утренней гимнастики носит характер традиции, что автоматически переводит ее в разряд ритуалов, которые потеряли смысл, но исполняются для того, чтобы не утратилась связь времен. То есть, делается для чего-то во благо чему-то.
Завтрак. Время, когда некогда грустить. Ты должен успеть урвать свою порцию вязкой, как цементный раствор, каши, тяжелое, будто камень, яйцо и – самое вкусное – ломоть воздушного белого хлеба с поджаренным краем и лежащим на нем куском сливочного масла. Именно куском. Потому что людям за стойкой раздачи в столовой, видимо, некогда кромсать огромные кирпичи масла на порционные кубики, а затем размазывать по хлебу. «Мы так до ночи будем этой херней заниматься,» – представляется мне реакция краснолицего парня в белом халате на раздаче.
Хлеб и масло здесь намного вкуснее, чем городские. Это местный десерт. Масло сладковатое и нежное. А хлеб подсоленный, пористый, он отдает дрожжами и напоминает о доме. Думаю, поэтому иногда за хлеб дерутся – хотят, сильно хотят домой.
Поначалу пресная еда вызывала отвращение. Она не лезла в рот. Но бегать с пустым желудком оказалось еще более отвратно. Голод напоминал о себе сосущим и тянущим ощущением в животе и болезненным урчанием. Так что приходилось есть.
Задача оздоровительного лагеря – оздоровление молодежи. Молодежь – это вообще-то 16—20 лет. А мне всего-то двенадцать. Какая я молодежь?.. Бабушка сейчас дома печет пирожки с земляникой – вот это я знаю точно.
Столовая – это концентрация опасности. Так что, когда ешь, постоянно косишься – как бы не прилетела каша в лицо или каменное яйцо. А еще все охотятся за твоим куском хлеба с маслом. Его нужно сразу целиком запихнуть в рот, чтобы не соблазнять кружащих возле тебя голодных и озлобленных.
Я сижу за завтраком. Мои щеки раздуты, а глаза дико вращаются – я оглядываю столовую в ожидании подвоха. Я жду чего-то, а это что-то уже произошло: реальность уже трахнула меня. Осознание придет позже. Это действие с отложенным последствием.
Обычно я стараюсь занять место за столиком у столба-опоры – если сесть к нему спиной, сзади никто не подкрадется. Сегодня мне это удалось.
В попытках не подавиться, прожевывая плотный комок во рту, можно посмотреть на тех, кто, в силу своего гендера, обладает особым магнетизмом. Больше всех магнетизмом обладает она. Особенно когда убирает за ухо падающую на фарфоровое лицо черную челку и как будто виновато смотрит исподлобья.
Вот другие девчонки. В них нет ничего, что сильно отличало бы их от мальчишек. Они просто чаще кучкуются и всегда находят, над чем посмеется. Вот и сейчас они смотрят по сторонам, переговариваются и хихикают. Отворачиваюсь. Снова смотрю на нее – она что-то обсуждает с девчонками. Не меня.
Коля со мной не поздоровался, прошел мимо, как будто не заметил. Он вчера поступил неправильно, даже гадко. Он должен был вступиться за меня. А предпочел пройти мимо. Я думал, мы друзья…
А Сережа оказался совсем другим. Не таким добродушным, как был в автобусе, когда мы ехали в лагерь. Какая-то издевка появилась в его глазах.
После завтрака я медленно добрел до корпуса, сел на кровать. Мне нужно пробыть здесь еще двадцать дней…
– А ты