на углу, ходил петухом, собирался переселиться в дом Николая, заколоченный досками, сестра Катя жила у Диких. Незримый кто-то крепко пуганул Петра и тот оставил захватнические намерения. Однако, летом 42-го новая власть добралась до «незаметного домика» и старших сестёр угнали в Германию. Попали к разным помещикам-бауэрам, но в одинаково хреновое положение. Спали девчонки в хлеву, остальное время работали в поле и по хозяйству. Жили надеждой на освобождение, на Красную Армию. Не все. Кто-то, как старшая сестра Надя, не хотели ждать и бежали на восток, домой. Кто-то знакомился с пленными французами, бельгийцами, американцами и связывал с ними свою дальнейшую, послевоенную, жизнь. Их окрестили «невозвращенками» и долго не разрешали посещение родственников в СССР. Как обычно, не сумевшие защитить соотечественниц власти, обвинили их в отсутствии патриотизма. Большинство «невозвращенок» обрели новую родину на Западе, в странах своих мужей. Тех же, кто сгинул, никто не искал. Сразу после войны не до них было, а потом забыли.
Сбежавшая от хозяйки Надежда пешком добралась до польской деревни, переболела тифом, едва очухавшись, ушла к партизанам Армии Людовой, вместе с Красной Армией освобождала Польшу. В компании таких же, как именовали угнанных в Германию, «перемещённых лиц», организованно вернулась домой, в Дружковку. Там встретили, прямо с эшелона отправили в фильтрационный, то есть, проверочный, лагерь в черте города. Два месяца формальностей на голодный желудок и домой. Младшую, Веру, освободили в 45-м советские солдаты и отправили прямо домой. Малолеток не проверяли.
Кто—то из сестёр рассказывал детям – у Нади родился сын, у Веры двое, то ли быль, то ли легенду о Чёрной Фрау. Тот вечер у бабушки Ани в Дружковки, куда свозили внуков на лето, запомнился. Начавшиеся с какого-то пустяка воспоминания настолько взбудоражили память сестёр, что они перемежали повествование, казалось довно забытыми немецкими словами. Много порассказали они про свое существование в поместьях «бауэров»: про жизнь в хлеву; про сыроедение на военный лад – брюква на завтрак—ужин; постель из прелой соломы.
Врезалась в память история о большом имении, принадлежащем какой то седой фрау. Высокая, тощая как жердь, но всё ещё сильная старуха носила траур по двоим погибшим на фронтах сыновьям. Она везде ходила с черной крепкой тростью, которой нещадно била остарбайтеров—девчат, если они лениво работали (а в этом она была твердо убеждена); если замечала кого во время рабочего дня, длившегося не менее двенадцати часов, не на указанном месте; если взгляд несчастной невольницы казался госпоже недостаточно почтительным или кто-нибудь, забывшись, смел заговорить по-русски – словом, била по всякому удобному поводу, а чаще всего – просто так. Но особенно озверела эта карга, когда получила извещение о смерти на восточном фронте её последнего сына – нацистского офицера.
Остарбайтеры.https://ped-kopilka.ru/blogs/sokolovskaja-ina/bibliotechnyi-urok-detstvo-opalenoe-voinoi.html
Накануне