много лет был руководителем ведущих экономических университетов.
Единственную свою дочь он боготворил и дал ей прекрасное образование. Ещё в детстве она начала изучать иностранные языки и уже в школе она свободно могла изъясняться на английском и французском, с уважением относилась к точным наукам. С такой подготовкой и при такой поддержке не стоило большого труда вычислить дальнейший жизненный путь Натальи Прокофьевой. Уже, будучи студенткой, она знала, что пройдёт два – три года, и она начнёт свою трудовую деятельность где-нибудь в Европе, в каком-нибудь торговом представительстве или даже посольстве. Она готовила себя именно к такой роли и в своей подготовке она часто пользовалась советами отца. Одну тему они оба старательно старались обходить – это её личная жизнь. Отец никогда в её дела не вмешивался, предпочитая держать дистанцию, справедливо рассчитывая на её благоразумие. Наталья ценила это и старалась не подводить его. Ей это удавалось, он это ценил. Наталья чувствовала, что познакомившись с Бобровым, она может сильно угодить отцу. Александр Иванович был, в некотором роде, этаким национал – патриотом, приверженцем народности, обрядности, православия. Ему не нравились волосатые или сильно бритые и стильно одетые друзья дочери, которые иногда навещали её. Он не любил богему и даже не старался этого скрыть. То ли дело – Бобров! Высок, красив, умён, без вредных привычек, уважителен к старшим, не испорчен городской суетой и без тусовочных замашек. И самое главное – Бобров был родом из простой, русской, провинциальной и трудовой семьи. А это в глазах Александра Ивановича было достоинством. Ведь Прокофьеву было не безразлично, с кем дружит его дочь. Он понимал, что она девушка на выданье и что рано или поздно ему придется смириться с появлением в семье чужого человека. Такой, как Бобров, подходил идеально, её отцу ничего не будет стоить изменить его жизнь, а взамен получить уважение и благодарность. Так ей казалось, во всяком случае. Тем более, что факультет, на котором учился Сева Бобров, поставлял кадры для служб министерства внешнеэкономических отношений, где слово Прокофьева было весьма и весьма весомым.
Компания была в самом разгаре. Появление Боброва с Разумовским было встречено бурными овациями. Не привыкший к застольям, Сева быстро захмелел и уже через каких-либо полчаса распевал со всеми весёлые застольные песенки, смеялся над пошлыми анекдотами, лихо отплясывал. Воспользовавшись паузой, он выскочил на балкон и с удовольствием глотнул огромную порцию ночного воздуха. Он расстегнул почти до последней пуговицы рубашку и с наслаждением подставил своё разгорячённое тело под свежий, прохладный ветерок. Вино вскружило ему голову. Далеко впереди, до невообразимой дали горизонта, в тёмно-сиреневой дымке плыла Москва. Огромная жёлтая луна лениво распласталась над спящим городом, а многочисленные звёзды своим мерцанием словно спорили с рубиновым отблеском соперниц на башнях Кремля. Так хотелось жить!
Сева даже не заметил, как на балкон вышла и Наталья Прокофьева.
– Ну