«Адмирал Бенбоу», старый моряк со своим сундуком, Джим – бойкий мальчишка, но изрядный дуралей. Я сам был таким дуралеем, а может, еще и похлеще, так что не Джим бежал в ночи, прижимая к груди карту острова, а я собственной персоной.
За все время я отвлекся лишь один раз. Планетолет ощутимо тряхнуло, затем голос пилота по забытой внутренней связи громко произнес:
– Что за дела? Ты же мешаешь! Отстань!
– Что случилось? – спросил я, медленно возвращаясь к действительности.
– А, ерунда! – откликнулся пилот. – Тут какой-то дурачок пытался меня остановить. Я ему сказал, чтобы он отстал. Ну, и скорость пришлось увеличить.
– И что он?
– Отстал. Куда ему, тихоходу, за мной гоняться.
– Вот и хорошо… – пробормотал я. Душой я был уже далеко, там, где готовилась экспедиция за сокровищами Флинта.
У самых огрубелых, самых циничных космических бродяг в глубине их иссохшей души хранится мечта о чуде. Будь иначе, их убило бы первое серьезное препятствие. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть, насколько чаще гибнут беспилотники, нежели корабли с экипажем. А все потому, что механизмы – наш автопилот не в счет – не умеют мечтать. Именно мечта о чуде заставляла бывших, но нераскаянных бандитов сыпать мне десятисентовики не в виде милостыни, а на постройку храма. И во мне, наверное, гнездилась та же притягательная зараза. Будь иначе, я бы не проникся идеей зеленых небес настолько, чтобы задурить головы подручным Жозефа Культи.
А сейчас я встретился с иным и куда более удивительным чудом. Книга – откуда-то из глубин памяти всплыло это название – не пахла морем или ромом, единственный звук, который она издавала, – чуть слышный бумажный шорох, когда переворачивалась очередная страница. Никто не вещал проникновенным баритоном, не уговаривал вкрадчиво купить ненужное, не напевал искусительных предложений. Но при этом книга говорила тысячью голосов, живых и настоящих. Я слышал свист ветра и скрип снастей, стук по палубе деревяшки, которую зачем-то приделал себе вместо ноги Джон Сильвер. Вот уж этого человека я видел как живого. Он был бы своим среди пенсионеров Культауна на самой глухой ферме. И будьте уверены, в его палисаднике цвели бы самые роскошные розы. Он бы завел себе пенковую трубку и с презрением отказывался бы от услуг трансплантационной клиники, всем биопротезам предпочитая свою деревяшку. И в кармане у него непременно бренчали бы десятисентовые монетки, совершенно ему ненужные.
Ну кто из иллюстраторов мог бы создать такой образ Джона Сильвера? А мне только этот и греет душу. Другого Джона Сильвера мне не надо.
Но вот наступила минута, когда хриплый голос Капитана Флинта, не пирата, а попугая, последний раз прокричал: «Пиастры! Пиастры!» – и книга закончилась.
Твердая обложка захлопнулась, погасив волшебный мир. Я поднял голову. Зеленый купол настольной лампы мягко мерцал передо мной, чудесно преображая действительность. Я смутно вспомнил, что нас уже давно должны взять на абордаж. И не книгу я должен дочитывать,