поморщился Копаев. – Как комплимент или как насмешку?
– Вы даже не раскрыли мое удостоверение. Меня зовут Амалия. Будем знакомы.
– Как «Золушку», что ли? – поинтересовался Антон. – Надеюсь, без грима вы не так выглядите, как та Амалия?
Женщина улыбнулась одними глазами.
– И во втором Игорь тоже был прав. Под маской циника вы скрываете глаза романтика.
– Только не нужно говорить, что он сказал так дословно, – заволновался Копаев. – Игорь Эберс выражался по-иному.
– Вот именно – выражался…
Амалия Березина работала в одном отделе с Эберсом. По стечению обстоятельств оба сначала были в отделе кадров, только она – в таможне аэропорта, а он – в региональной, и совершенно не знали друг друга… После штатных перестановок они попали вместе в региональную таможню и в один отдел – по борьбе с особо опасными видами контрабанды. Когда Игорь Эберс был назначен на должность заместителя начальника отдела, Амалия хотела сначала перевестись в другую таможню, чтобы не быть обузой для Эберса в качестве подчиненной, но он настоял, чтобы она осталась. И она так и сделала. А что касается «чтобы не быть обузой»… То, что Амалию Березину и Игоря Эберса влекла друг к другу непреодолимая сила, именуемая любовью, являлось секретом только, пожалуй, для Копаева.
Он сидел напротив девушки, подперев кулаком подбородок, и не верил ни единому ее слову. Не потому, что подозревал ее в чем-то, а просто не мог поверить, что немец Эберс, для которого идеал женщины сжимался в триединое понятие «кухен-киндер-кирхен», мог полюбить кого-то в ночном клубе.
– Вы поймите правильно, Антон, ночной клуб – это не то, о чем вы подумали, – стала объяснять Амалия. – Просто мы сняли на вечер заведение, чтобы отпраздновать День таможенника. Это было полгода назад. Там мы и познакомились…
Антон почувствовал, что будет лучше, если разговор продолжится в более непринужденной обстановке, и предложил женщине встретиться через два часа на Центральной площади у входа в Дом журналиста.
– Знаете, где это?
Она знала. В кафе этого здания она с Эберсом пила кофе…
– И вот что, Амалия… – произнес Антон, глядя, как она взялась за ручку двери. – Не «светитесь». «Проверьтесь» пару раз, пока будете ехать к кафе.
Это была не та женщина, которая могла не понять, что такое «светиться» и «проверяться», поэтому Антон вел себя так, как должен себя вести мужик-опер по отношению к оперу-женщине.
– Хорошо, – просто и тихо ответила она.
Копаев хотел сказать ей что-нибудь резкое, чтобы подавить в ней чувство упадничества, настроить на дальнейший разговор у Дома журналиста… и столкнулся взглядом с ее огромными красивыми глазами, полными слез. Он вдруг вспомнил заразительный смех Эберса, серый, всегда веселый, с хитринкой взгляд, его поразительную любовь к жизни и осекся. Он только сейчас понял, что потерял друга, замену которому найти будет невозможно. Эберса больше нет. И никогда не будет. Он сейчас в морге, на ледяном кафеле. Последнее, что Копаев слышал от него, –