которые разбили свои таборы в графстве, но вряд ли цыгане посмеют продать животное, принадлежащее семейству Эверси.
Но вот доберется ли Йен когда-нибудь домой…
Абигейл сжала его руку. Можно подумать, он мог ее утешить!
Возможно, ему стоит попытаться задобрить герцога.
– Я не… – начал Йен, – мы ни разу…
Герцог вздернул брови, с вызовом глядя на Йена, побуждая его закончить мысль.
Йен тут же пожалел о своем решении.
– Это не то, что кажется.
Последовало недоверчивое молчание. Даже Абигейл обернулась к Йену, разинув рот от изумления, настолько его слова были похожи на реплику из дурного спектакля.
Но черт побери, Йен, к сожалению, говорил чистую правду. Точнее, еще не произошло того, о чем можно было подумать.
– Меня могли бы тронуть ваши слова, Эверси, если бы не эта нотка сожаления.
Голос герцога был почти веселым. Но это была скорее ледяная ирония.
Однако в неумолимо нацеленном револьвере не было ничего забавного.
Абигейл и Йен вздрогнули, когда герцог покинул круг света и медленно подошел к той стороне кровати, где сидела его невеста. Его крадущиеся шаги сводили с ума, потому что обычно герцог ходил так, словно для него не существовало силы тяжести, – большими, нетерпеливыми шагами он шел прямо к цели. Он был не из тех, кто просто прогуливается.
Герцог склонился над Абигейл.
Она шумно сглотнула.
Ниже, еще ниже… Герцог опустил дуло револьвера. Оба любовника неотрывно смотрели на него, как на кобру, готовую совершить бросок. Может, он просто хотел поставить его на предохранитель? Сунуть его за пояс? Или…
Наконец дуло коснулось горла Абигейл.
Она крепко зажмурилась, и с ее губ сорвались хриплые слова молитвы.
Йену показалось, будто его грудь сдавило, он не мог дышать. Рука Абигейл была холодна как лед, и на какой-то недостойный момент он хотел отбросить эту руку, отвергнуть их обоюдно совершенную глупость, спросить у нее, как она могла додуматься, будто он сумеет утешить ее или изменить обстоятельства. Их связывало только наслаждение. Йен подумал было броситься на герцога и повалить его на пол, прежде чем он успеет выстрелить. В конце концов, он был по-прежнему обнажен и покрыт от ужаса скользкой пленкой пота, так что ухватиться за него будет нелегко. Герцог был высоким, но жилистым и вполне мог упасть, если бы Эверси накинулся на него.
Но Йен вынужден был отказаться от своего плана. Он видел, как герцог стрелял в Мэнтоне.
У него не оставалось выбора. Он ввязался в это и теперь должен выйти победителем.
– Ради Бога, Монкрифф. – Голос у Йена был все еще испуганный, но, к счастью, перестал дрожать. – Зачем вы ее мучаете? Вызовите меня на дуэль или пристрелите, и покончим с этим. Во всем виноват я.
Строго говоря, это была неправда, поскольку затеяла все именно Абигейл, но, возможно, ничего более благородного Йен в своей жизни не говорил. К тому же сложно в один миг забыть прекрасное воспитание и боевой дух, впитанные с молоком матери. В минуты страшной