если не считать легких приступов паранойи или истерики. Но на этот раз больной разум отправил ее в какую-то новую реальность, и из этой реальности она вернулась уже с кровью Штерна на руках.
Я слышала и такую сплетню, циркулировавшую над болотом флоридских школьников: развод послужил последней каплей, свалившей ее в пучину безумия.
Прежде всего не следовало ей отказываться от приема лекарств. Она же знала, к чему это может привести. Но, похоже, понадеялась на авось. И вина за это, конечно же, лежала на ней. За это я не могла ее простить. Не хотела прощать. И не желала видеть.
Если только…
Если только она этого не делала.
Желудок урчит, но я его игнорирую и иду на крыльцо с ноутбуком. Впечатываю в строку поисковика фамилию маминой адвокатессы: «Коул, адвокат, Майами». Я не помню ее имени. Может, и не знала. В любом случае Коул с не известным мне именем провела с мамой многие и многие часы, допытываясь до истины. Если мама действительно не убивала, у женщины наверняка возникли бы сомнения, она начала бы искать бреши в выводах следствия.
Когда я напечатала фамилию, машина выдала мне сотню различных Коулов, а когда начала кликать каждого, адвокатов среди них не нашлось. Вероятно, где-то я ошиблась. Или с самой фамилией, или с ее правильным написанием.
Я глубоко вдохнула. Отцу сказать ничего не могла. Он ясно дал мне понять, что намерен двигаться дальше и забыть все, связанное с мамой. Кто еще мог подсказать мне, где найти маминого адвоката?
Поездка в поместье Оукли много времени не занимает, но разница между районами более чем существенная. Извилистая, обсаженная пальмами подъездная дорожка ведет к особняку, в сравнении с которым дом папы и Хитер – и это самый дорогой дом, где мне доводилось жить, – выглядит придорожной лачугой для карликов.
Мне становится не по себе, когда я паркую мою старую ржавую развалюху у гаража на четыре автомобиля, рядом с «БМВ» Теда. Только начало смеркаться; солнце, скатывающееся в океан, вытянуло тени. По крытой дорожке я направляюсь к парадной двери их дворца, совершенно белого, невероятно огромного, этакого архитектурного мамонта, с множеством широких окон, черепичной крышей, французскими дверями, верандами, галереями с резными колоннами, мраморными столиками.
Я вытираю потные ладони о шорты и дважды нажимаю на кнопку звонка, прежде чем Клер Оукли распахивает дверь, широко улыбаясь наколотыми ботоксом губами.
– Оливия, дорогая, как приятно тебя видеть! Я так рада, что ты заехала. – Она крепко обнимает меня. – И очень вовремя. Мой инструктор только что отбыл, а Тед на сегодня свое отплавал.
Она ведет меня по сверкающему мрамором коридору – золотая подвеска болтается под подбородком – и засыпает меня вопросами: нравится ли мне новый кондо, согласна ли я с тем, что Хитер такая милая, пойду ли я в городскую школу осенью и знаю ли кого-то из нового класса, пришлют ли мои отметки из художественной школы…
Я киваю, и улыбаюсь,