в чистую энергию, похожи на рой астероидов, сопровождающих комету в ее странствии сквозь атмосферу и сгорающих в этой атмосфере по мере того, как сама комета беспрепятственно следует все дальше и дальше вглубь. И никто не в состоянии ей помешать, ибо путь ее предопределен миллионы лет тому назад, еще до появления человечества, до того, как возникли чувства, до рождения ненависти и милосердия. Пуля входит в голову, обрывая мысль, поворачивая вспять мечты. И в самой глубине сознания импульсом нервных окончаний, родившимся в центре боли, возникает последняя мысль – SOS, противоречивая мольба о помощи, обращенная к себе самому, – молнией пронзает мозг и тут же гаснет. Нажимаю на клавишу мыши, выбирая вторую видеозапись. Пока мой компьютер перемалывает информацию, продираясь сквозь мрак Интернета, я смотрю в окно на усыпавшие небо звезды и думаю, что каждая из них – свидетельство неотвратимости судьбы. В них нет никакого смысла, они выше потребности людей во всем находить логику и взаимосвязь. Потому-то они столь прекрасны, понимаю я.
Наконец вторая видеозапись готова. Я нажимаю на «play». Play a play[15]. Все тот же спектакль бродячего театра, правда, теперь он поставлен на новом месте. Те же реплики, движения, все тот же костюм, та же сценография. Изменены лишь статисты. И заключительная сцена. Сегодня вечером играем не трагедию.
Я вполне доволен собой. Я сумел передать суть играемой мною роли – холодного профессионала, антагониста, который точно знает, чего хочет, и если надо, то убивает. Никто даже не пытается тянуть время – после Бугстадвейен они попросту не смеют. И поэтому на те две минуты – сто двадцать секунд, – которые я сам себе отпустил, я – Бог. Иллюзия срабатывает. Миллион одежек под комбинезоном, двойные стельки, цветные контактные линзы, заученные движения.
Я выключаю компьютер, и в комнате становится темно. Снаружи доносится лишь обычный городской шум. Сегодня я встречался с Принцем. Странный тип. При общении с ним возникает двойственное чувство, как при виде египетского бегунка – крохотной птички, клюющей остатки пищи, застрявшие в зубах у крокодила. Он сказал, что у него все под контролем, у отдела грабежей и разбойных нападений по-прежнему нет никаких улик. Он получил свою долю, а я – тот еврейский пистолет, что он обещал мне достать.
Вероятно, мне бы следовало радоваться, однако ничто уже не может сделать меня прежним.
Потом я позвонил из телефона-автомата в Полицейское управление, однако они не хотели ничего говорить, пока я не представился родственником. Тогда они сказали, что это было самоубийство, Анна сама в себя выстрелила. Дело прекращено. Едва успев повесить трубку, я расхохотался.
Часть II
Глава 12
Смерть по собственному желанию
– Альбер Камю называл самоубийство единственной по-настоящему серьезной философской проблемой, – сказал Эуне, настороженно поглядывая на серое небо над Бугстадвейен. – Поскольку решение, достойна ли жизнь того, чтобы ее прожить, или