ладони и длинные, очень белые и худые пальцы. Ими бы ударять по клавишам «Стейнвея» или зажимать лады на «Гибсоне», такими вот мизинцами и указательными, где сквозь прозрачную кожу светятся, едва уловимо, фиолетовые тонкие кости.
Он смешно комплексовал насчет своих рук и несколько раз признавался мне, что желал бы иметь полноценные боксерские кулачища, здоровые и грубые, эдакие пивные кружки, волосатые лапы записного мачо, а вот поди ж ты – достались от папы с мамой консерваторские паучьи лапки…
Впрочем, обязательно добавлял он, в драке маленький кулак тоже неплох. Больнее врезается в висок соперника.
Точно такой же комплекс мучил его насчет нижней челюсти. Она действительно могла показаться внимательному наблюдателю немного узковатой, и лицо в результате напоминало треугольник. Чтобы ликвидировать недостаток, мой друг непрерывно жевал резинку. По-моему, напрасно: все недочеты компенсировались рельефными скулами, идеальным римским носом и небольшим сухим ртом с опущенными вниз углами губ.
– Тормози, – опять сказал Юра и встревоженно заерзал на сиденье. – Ты что, не видишь? Мент махнул нам рукой.
– Его проблемы, – ответил я, продолжая давить педали, продолжая продвигать наш поскрипывающий и погромыхивающий агрегат от устья площади к выезду на Садовое кольцо. – Что значит «махнул рукой»? Если бы офицер милиции захотел меня остановить, он бы свистнул в свисток и сделал отмашку жезлом, после чего этим же жезлом указал бы мне место для парковки… Надо знать правила.
– Каким жезлом?! – воскликнул Юра. – Какие правила? Ты что, на луне живешь? Или в Москве? Соберись и очнись! Мы попали!
Я и сам понял, что мы – попали. Действительно, инспектор махнул рукой. И я это заметил. И он заметил, что я заметил. Однако я предпочел убедить себя, что ничего не случилось.
Моя, наша с Юрой (объективно говоря, на сто процентов Юрина), машина не являлась эталоном транспортного средства. В частности, отсутствовал задний номерной знак, не работал ручной тормоз, не функционировали фары ближнего света (кстати, и дальнего тоже), и габаритные огни, и фонарь заднего хода, и люфт на рулевом колесе превышал норму в пять или десять раз, и тормозной путь оставлял желать лучшего, и износ покрышек стремился к критической отметке, да и внешний вид хромал, учитывая царапины и вмятины справа и слева, на носу и на корме, – в общем, мы были те еще парни на том еще авто. Общение с инспектором не сулило нам радостей.
– Тормози, – повторил Юра. – Выходи и чего-нибудь скажи. Денег дай, и дальше поедем.
– У меня нет денег, ты же знаешь.
– Ты этим гордишься, да? – презрительно улыбнулся друг. – Деньги – у меня возьмешь. Иди договаривайся…
Уязвленный ударом в самое больное место, я с неохотой остановил экипаж и вышел в ревущую, гудящую, утреннюю, гулкую, неуютную улицу. Сжимая в кармане стопку документов, двинулся навстречу судьбе. С той стороны судьбы в мою сторону шагал, энергично тараня пространство мощным животом,