о рождении моем молились. В ту обитель, в кою я и сам паломничеством нередко хожу, грехи свои невольные отмаливая. Али, мыслишь, монастырь, которому государи земли православной за честь поклониться считают, князя Воротынского недостоин будет?
Такой отповеди Зверев не ожидал. Для него ссылка друга была именно ссылкой. И тот нюанс, что отмаливать грех Михайло Воротынского отправили во всемирно знаменитую святую обитель, куда и сам царь, и родители его, и деды и прадеды в паломничество отправлялись, – как-то прошел мимо его внимания. Получалось – даже наказанием своим государь князя вровень с собой ставил. И что тут можно возразить? Не попрекать, благодарить надобно. И князь Сакульский низко склонил голову:
– За то тебе, государь, поклон и благодарность. Лучшего полководца земли русской от верной гибели схоронил, от опасностей ратных спрятал, вровень с предателями бережешь. Нет большей радости в царствии твоем, чем подонком гнусным оказаться. Предателей здесь холят и лелеют, честных же в землю сырую кладут.
– Ты язык-то укороти! – Иоанн с силой хлопнул ладонями по подлокотникам, вскочил. В этот раз сдержать гнев ему не удалось. – С царем говоришь!
– А что ты мне сделаешь, Иоанн Васильевич? – изобразил наглую кривую ухмылку Зверев. – Молиться отправишь? Пальчиком погрозишь? Чего тебя бояться, государь, коли подонков ты не наказываешь, предателей прощаешь, убийц холишь и лелеешь? Вон, князь Петр Шуйский служил тебе верой и правдой. Нонеча труп хладный князя в землю закопали. Князья Палецкие для тебя живота не жалели. Теперь они трупы. Боярин Очин-Плещеев тебе предан был? Он мертв. Боярин Охлябин честен был? Убили Охлябина[4]. То ли дело в предатели заделаться. Бояре Репнин и Кашин предали, рать русскую под польские пушки привели? Теперь в теплых кельях монастырским медом брюхо наливают. Князь Курбский и вовсе при дворе польском новыми жалованными поместьями да золотом королевским хвастается. Чем у предателей не жизнь? А, государь? – Андрей сделал шаг вперед, почти в упор глядя в глаза царя. – Али не упреждал я тебя о предательстве князя Курбского? Али не говорил, что с поляками уродец этот сносится и на польское золото кутит? А ты его не тронул! Ну, и на ком теперь кровь?
Князь Сакульский отступил, небрежно отмахнулся:
– Теперь гневайся, государь. Что мне твой гнев? Коли служить тебе, так ведь ты под стрелы татарские, али ядра схизматиков погибать отправишь, да еще устами предателей упредишь, как убить меня проще получится. Опала же твоя суть покой и безопасность.
– Ты снова искушаешь меня на грех, порожденье дьявола, – зло прищурился Иоанн. – Вижу, умереть готов, лишь бы во грех смертоубийства меня ввести.
– Ты помазан на царствие, государь, уже семнадцать лет[5], – напомнил Зверев. – И за все семнадцать лет ты не казнил ни единого преступника, сколь ни страшны были его прегрешения. Так что и меня не тронешь. Не страшно.
– Ты отказываешься мне служить, бесовское порожденье?
– Я