чем княгиня пишет? – вывел его из задумчивости вопрос Вари. – Здорова ли, в порядке ли семья, как все дома?
– В порядке, – вздохнул Андрей. – Пишет, что соскучилась и в Москву летом приедет, раз уж меня государь домой никак не отпустит. Думаю, после половодья соберется. Аккурат с посевной хлопоты закончатся, и поедет. Надеюсь, догадается ушкуем плыть, а не по дорогам пыль глотать?
– Конечно, догадается, княже. Она у тебя умница.
О самом главном мудренная жизнью Варенька предпочла промолчать. Но Зверев отлично знал, о чем она подумала, услышав это известие.
Блуд!!!
Ребенок у незамужней женщины – это «блуд». Это позор, это словно дегтем на веки вечные мазнуть. Такого позора никому не пожелаешь. Блуднице нигде приюта даже Христа ради не найти, ни в один дом на порог не пустят, никто разговаривать с такой не станет, никто близко не подойдет. Потому-то в свое время боярин Лисьин и отдал полюбившуюся сыну дворовую девку за старика замуж. Для замужней бабы дети – не позор, а хвала и уважение. Для вдовы – почет даже больший, поскольку без мужика малых растит. Но это – коли не знать, что ребенок родился через несколько лет после смерти законного мужа. Про это могли не знать многочисленные гости княжеского дворца, об этом предпочитали не вспоминать его холопы. Полина же, с московской ключницей уже хорошо знакомая, подобной несуразицы не заметить не могла. И в ее положении не турнуть «блудную девку» за ворота с большим позором – это уже совсем себя не уважать. Коли бабу гулящую в дом впустила – это, считай, собственной рукой дозволение ей дала с мужем своим блудить, с гостями, али иными мужиками, что на двор заглядывают. И что тогда о самой хозяйке нужно думать?
– Сына позови, – хмуро приказал Зверев, сворачивая письмо обратно в тугой свиток.
Приказчица кивнула, ушла, забыв закрыть за собой дверь, и почти сразу в проеме остановился князь Воротынский:
– Не помешал, княже? – не дожидаясь ответа, он шагнул внутрь. – Смотрю, ключница твоя в беспокойстве вся, даже с лица изменилась. Надеюсь, не я тебя в лишние хлопоты ввел?
– Перестань, княже, – отмахнулся Зверев. – Кто же виноват, что государь земли тебе вернул, а жилище московское позабыл? Ты мой друг, а друзья для того и нужны, чтобы было на кого в трудную минуту опереться. Как дворец из казны на тебя обратно отпишут, так и ты меня в отместку с почестями всяческими примешь.
– Такой пир закачу, Андрей Васильевич, неделю на ногах стоять не сможешь! – тут же щедро пообещал Михайло Воротынский.
– Тогда нужно успеть до приезда жены, – зачесал в затылке Зверев. – Она ведь такого веселья не поймет.
– Успеем! Надобно токмо пред очи царские предстать, да о несуразице сей ему поведать. Чего не везешь? Тебе, сказывают, в Кремле общий почет и уважение, и вход в палаты царские в любой день и час невозбранно.
– Толку-то по царским палатам ходить, коли сам государь ныне в Тихвинском Богородицком Успенском монастыре на богомолье? Грех казни замаливает. Двум предателям в феврале голову