делала, что не доверяла нам. Я успела ее сфотографировать: «Мама спит». Не удержалась.
Иногда меня тревожило, что она осталась в Тереньюре одна, – всех нас это волновало, хоть у нее и хватало друзей, а также былых поклонников, – но даже во сне мама не казалась покинутой, хотя и была «одна». Даже во сне она выглядела любимой.
Скорее всего, я пристрастна. Портрет всплывает на экране моего компьютера и постепенно тает, но он не так красив, как была она в тот день. Говорят, с годами человек видит сны все реже, но мама сидела так тихо, так далеко ушла от нас, что в ней чудилась непостижимая прелесть, полнота жизни.
Совсем не старая. Пятьдесят девять лет.
Когда она проснулась, смущенная, мы в шутку заявили, что она храпит. А Джек подхватил:
– Бабушка пердит во сне! Бабушка пернула! – И его в наказание отправили наверх.
– Вечно ты перегибаешь палку! – крикнула Фиона вслед деловитым ножкам, топавшим вверх по лестнице, а Джоан, искренне смеясь и негодуя, заступилась:
– Ничего страшного! Ты уж прости малыша.
В тот день я была бы не против присмотреться к Иви – законное любопытство, я же спала с ее отцом, – но не могла угадать ее в стайке девочек. Все подружки Меган оказались до смешного крупными и весьма загадочными на вид особами – кто в бальном наряде не по росту, кто в ярком топе, а две или три явились в спортивных штанах. Не поймешь, кем они себя воображают. Мы, взрослые, их вовсе не интересовали: им, судя по застенчивым и страстным взглядам, вполне хватало любить друг друга.
Я достала тарелки, разложила салфетки из настоящего льна, которые вручила мне Фиона, распределила бокалы и металлические приборы, выставила на стол графин с минералкой и другой – с апельсиновым соком. На мой вкус, чересчур. Это же дети-переростки, а не взрослые. Швырнуть им пакет чипсов – и довольно.
– Кому лазанью?
Высокая нежная девчушка по имени Сирша подняла руку. Ее плотно облегало розовое атласное платьице, уместное на пятилетней, а под мышкой обнажился золотисто-рыжий пух.
Я глянула на Фиону. Та с отвращением закатила глаза.
Похоже, дети не растут – им на смену приходит кто-то другой.
– Садитесь и ешьте!
Эти волосы девятилетней девочки – почему они казались красивыми, ведь они отвратительны, тем более рядом с большим и рыхлым, как пудинг, лицом. Наверное, мне следует почаще бывать среди людей, подумала я. Привыкать к таким вещам. И сразу же подумала: что-то не так.
Тут-то я и высмотрела Иви. Угадала по вспышке чересчур красивых, как у отца, глаз: девочка глянула на меня в упор – и словно распахнулась потайная дверца. Грудь по-прежнему довольно пухлая, но в целом щенячий жирок сошел. И еще кое-что изменилось (помимо того, что изменился весь мир), и существенно: Иви была весела. Ну если не весела, то хотя бы участвовала в веселье. Не боялась.
Мне стало не по себе при мысли о прежних ее страхах. С кем же я переспала – не так уж давно? В любой момент мог войти Шон.