ее, уходит. Некоторое время я остаюсь на месте, сглатывая страх, который поднимается во мне каждый раз, когда Метиас идет на миссию. Словно это последний раз, когда мы виделись. – Будь осторожен, – тихо шепчу я.
Но сейчас говорить это уже бесполезно. Метиас слишком далеко, чтобы меня услышать.
Дэй
В семь лет я опустил шарик дробленого льда в банку с бензином, подождал, пока жидкость затвердеет вокруг льда корочкой, и поджег. Потом запустил банку с помощью рогатки в окно местного полицейского управления. Я помню, как вскоре из-за угла вывернули пожарные машины, помню обугленные руины западного крыла здания полиции. Они так и не нашли виновника, а я не признался. В конце концов никаких улик не обнаружили. Я совершил идеальное преступление.
Мать надеялась, что я поднимусь выше своих незнатных предков. Стану кем-то выдающимся.
Я вполне известен, но мама вряд ли хотела для меня такой славы.
Снова опустилась ночь. Сорок восемь часов после того, как солдаты пометили дверь моего дома.
Я жду в тени у Центральной больницы Лос-Анджелеса, глядя на персонал, который снует туда и обратно через главные двери. Ночь облачно-безлунная, и я не вижу потрескавшийся знак Бэнк-Тауэра на верху строения. Каждый этаж освещен электрическим светом – роскошь, которая позволительна лишь для правительственных зданий и дома элиты. В ожидании разрешения въехать на подземную стоянку вдоль дороги выстроились военные джипы. Какой-то служащий проверяет их идентификационные номера. Я не свожу глаз с центрального входа, не смея шевельнуться.
Сегодня я потрясающе выгляжу. На мне хорошая обувь: ботинки из темной, разношенной до мягкости кожи, с крепкими шнурками и стальными мысками. Купил их за сто пятьдесят республиканских долларов из нашего тайника украденных денег. В каждом ботинке я спрятал нож. Двигая ступней, я чувствую кожей холодный металл. Черные штаны заправлены в ботинки, на поясе темный ремень, под подтяжками – рубашка с короткими рукавами, в карманах – пара перчаток и черный носовой платок. Вокруг пояса завязана темная рубашка с длинными рукавами. Распущенные волосы свисают ниже плеч. На этот раз я покрасил свои платиновые пряди черным спреем, словно окунул их в сырую нефть. Утром Тесс сходила на задний двор кухарни и заплатила пять долларов за ведро крови карликовой свиньи. Я намазал ею руки, живот и все лицо. На всякий случай еще обмакнул пальцы в грязь и провел по щекам.
Больница занимает первые двенадцать этажей здания, но меня интересует только один, без окон. Это четвертый этаж, лаборатория, где хранятся образцы крови и лекарства. Со стороны улицы четвертый этаж полностью скрыт за искусной каменной резьбой и старыми республиканскими флагами, темная ткань выцвела до мутно-серого тона. За фасадом располагается огромный этаж без кабинетов и дверей – просто одна огромная комната с инкубаторами, холодильниками, лампами и каталками, докторами и медсестрами в белых масках, с пробирками и пипетками. Мне все это известно потому, что я бывал там раньше. Я попал туда в тот