что и могло быть в тот день утешительным для 66-летнего Рассела, так это то, что он хорошо знал и любил человека, который теперь должен был занять место в Овальном кабинете. Линдон Джонсон был его ближайшим другом, новый президент был самым преданным протеже Рассела все то время, что они вместе работали в Сенате. Джонсон называл Рассела «великим учителем» и относился к нему как к любимому дядюшке. Этому политику из Джорджии он был обязан своими успехами в Конгрессе и в роли лидера большинства в Сенате, иногда вместе с Расселом он выступал против законопроектов о гражданских правах.
Однако вскоре Расселу пришлось горько разочароваться в своем бывшем протеже. Став президентом, Джонсон первым делом заставил своего старого коллегу по работе в Сенате – в сущности, прибегнув к шантажу – работать с человеком, которого тот совершенно открыто презирал более чем кто бы то ни было в Вашингтоне, – с Эрлом Уорреном16.
Дом генерального прокурора Роберта Кеннеди
Маклейн, Виргиния
22 ноября 1963 года, пятница
Роберту Кеннеди было всего 38 лет, но он успел нажить немало влиятельных врагов. По превратности судьбы об убийстве своего брата он узнал от одного из них – от Эдгара Гувера, директора ФБР17.
Через секунды после получения сообщения от регионального отделения ФБР в Далласе о выстрелах на Дили-Плаза Гувер снял телефонную трубку в своем кабинете, и его соединили с Хикори-Хилл, поместьем Кеннеди в штате Виргиния в предместье Вашингтона, построенным во времена Гражданской войны на площади в 2,4 гектара. К телефону подошла Этель Кеннеди, жена генерального прокурора18. Ее муж и его гость Роберт Моргентау закусывали на патио сэндвичами с тунцом. Ноябрьский день выдался на удивление жарким – таким жарким, что генеральный прокурор даже искупался в бассейне, пока Моргентау разговаривал с Этель. Говорили они о войне, объявленной Кеннеди организованной преступности.
Этель сделала знак мужу.
– Это директор.
Кеннеди подошел к аппарату.
– Слушаю вас, директор.
– У меня для вас новости, – сказал Гувер. – В президента стреляли.
Гувер сказал, что раны президента серьезные и что перезвонит, когда у него появится больше сведений. А затем, как рассказывал Кеннеди, связь оборвалась.
Годы спустя Кеннеди продолжал помнить, каким холодным голосом говорил Гувер, как будто звонил по одному из рутинных дел Министерства юстиции19. Кеннеди с горечью вспоминал, что в голосе у Гувера не было «даже того волнения, с которым он докладывал об обнаруженном им среди сотрудников Университета Говарда коммунисте»[2].
Позднее Моргентау вспоминал, что реакцией Кеннеди на новость были ужас и безутешная скорбь. После звонка Гувера Кеннеди, сгорбившись, шагнул в объятия жены, закрыв рот ладонью, словно сдерживая крик.
Джон