Василия? Не выстрелит ли чуть раньше – он же не в себе, бедолага-прапорщик?
А если оно радиоуправляемое, это устройство? Если цыганка – какая, к черту, цыганка? Террористка она – была не одна? Если у нее имелся какой-то сообщник, который и привел ее к посту ГАИ, где сердобольный и недогадливый сержант Эдуард Кондратьев…
Следующие два события произошли одновременно. Или, может быть, с каким-то временным зазором, но зазор этот был настолько несущественным, что его можно не считать.
Сначала дверь в приемный покой приоткрылась и высунулась доктор Макарова. Она посмотрела на Василия и сказала с каким-то недоумевающим выражением:
– Умерла. Болевой шок. И ребенок тоже…
И в это самое мгновение произошло второе событие. Распахнулась дверь с улицы – причем настолько широко и сильно, что Москвитин оказался загорожен ею. И напротив Василия возник в проеме двери сержант Кондратьев.
Василий решил, что ему снова призраки мерещатся, потому что Кондратьев-то это был Кондратьев, но все же он казался сейчас каким-то другим человеком. Исчезло миролюбивое, любезное выражение, худое лицо еще больше усохло, как бы даже заострилось, и взгляд прежде дружелюбных глаз был теперь остер, словно бритва. И в его руке… в его руке тоже был пистолет! Совершенно так же, как минуту назад – москвитинский, он смотрел в лицо Василия!
Что-то Василий успел все же понять прежде, чем это случилось. О чем-то догадаться успел, что-то просчитать, потому что качнулся в сторону и одним движением захлопнул дверь в приемный покой, прикрыв ею стоящую на пороге докторшу.
И это было его последнее осознанное движение в жизни, потому что в следующее мгновение перед глазами Василия блеснул сгусток огня, а потом в грудь вонзилось раскаленное острие и пригвоздило его к стене.
Миг, ну, два он еще пытался справиться с болью и даже успел увидеть, как Москвитин резко отмахнул железную створку двери, которой был прикрыт, в обратную сторону, и Кондратьева ударило столь сильно, что вышвырнуло на крыльцо.
Василий увидел глаза Москвитина – безумные, расширенные, изумленные – и глаз «стечкина», а может, «беретты» прапорщика снова посмотрел на него. Прощально…
«Ну, если еще и ты бабахнешь, я тогда точно умру», – бессильно подумал Василий и выдохнул, чувствуя необходимость хоть как-то оправдаться:
– Это он меня остановил… У поста ГАИ… посадил ко мне цыганку… Они, значит, вместе…
В горле у него забулькало, в груди стало тесно и горячо, и больше Василий уже никому, ничего и никогда не смог бы сказать.
Спустя несколько мгновений, еще не вполне поняв, что именно с ним приключилось и отчего он видит все вокруг как бы с высоты и слегка размытым, словно не в фокусе, он разглядел, как кувыркнулся с крыльца в кусты сержант Кондратьев, который, конечно, не был на самом деле ни сержантом, ни Кондратьевым. Потом увидел патрульную машину, резко затормозившую у крыльца, и людей, выскакивающих из нее, услышал их крики и растерянный мат, увидел и выскочившего на крыльцо Москвитина. Прапорщик ломанулся в кусты вслед за