бля, моральные уроды!..
Назойливый голос лез в уши, пилил голову, словно пилой. Это тьма, застелившая Кирины глаза, уныло, скучно повизгивала:
Стоит девчоночка, ей-ей,
А под юбчоночкой на ней
Все голо, бля, все голо, бля, все голо…
– Заткнись, брильянтовая! – истошным голосом закричал кто-то. – Не рви душу!
Кира испугалась, что это кричит она, – и распахнула глаза.
Две смутно различимые фигуры, замершие перед нею, медленно поплыли слева направо… Кира сцепила зубы, невероятным усилием попытавшись остановить головокружение.
– Стоять, Буян, – пробормотала с трудом.
Фигуры послушались – вернулись на место.
– Гляди – очухалась! – сказала тощенькая малокровная девица, похожая на пэтэушницу, и по ее бледному востренькому личику скользнула порочная улыбочка: – Что, замаяли хахали до того, что и на ногах не стоишь? А не умеешь – не берись! Каждое лето понаедут с России москалихи наш хлеб отбивать, а сами хрен от редьки отличить не могут!
Она захохотала и села в углу прямо на пол, широко расставив ноги.
«А под юбчоночкой на ней…» – проплыло в голове, и Кира отвернулась.
– Ай, молодая, зачем голой задой на грязном полу садишься? – послышался надтреснутый голос. – На, возьми мой платок, подстели. И не лезь к женщине, дай ей, бедной, в себя прийти!
Что-то зашуршало, зашумело, забрякало, мелодично зазвякало рядом с Кирой, и в лицо ей близко-близко заглянули огромные, черные и жаркие глаза – такие жгучие, что Кира невольно отстранилась.
– А ты меня не бойся, доча, – снова раздался вкрадчивый голос. – Я не цыганка, я сербиянка – я тебя не обману, всю правду скажу!
– Сон, что ли? – выдохнула Кира, слабо поводя перед лицом рукой, как бы отгоняя призраков, однако назойливое видение не исчезло, а снова засмеялось:
– Ты еще перекрестись! Нет, доча, до завтрашнего утра я никуда не денусь.
– А сейчас – что? И где я?
Кира оперлась ладонями во что-то жесткое, деревянное – села. Какая-то лавка, низкая и широкая, стоит в углу тесной комнаты, которую довольно ярко освещает большая лампочка, висящая на голом шнуре. Стены грубо оштукатурены, пол бетонный. Одной стены нет вообще – вместо нее решетка. Возле этой решетки, подоткнув под себя цветастую шаль, сидит «девчоночка в юбчоночке» – скаля зубы, оглядывает Киру.
– Сейчас, подруга, ночь! – пояснила она своим сиплым, прокуренным голосом, в котором прорывались неприятно-визгливые ноты. – А ты – в «обезьяннике» поселка Коктебля… – последовал долгий и однообразный ряд неизбежных рифм.
– Замолчи ты! – Цыганка махнула на нее узкой смуглой ладонью. – Смотри, совсем беднягу напугала!
– Hапугаешь таких! – огрызнулась девчонка. – Разве не слышала, что Мыкола рассказывал? Мокруха на ней, и не одна! Пришила подружку свою по пьяной лавочке, автобус ограбила, а всего хуже, – девчонка выпучила глаза, – с мертвяками трахалась!
– А тебе что, завидно, доча? – с холодновато-презрительным добродушием