нет. У него черные глаза с мешками под ними, вот что я еще запомнил. Может, с печенью что-то? Или с почками? Странное впечатление произвело на меня его лицо. Какое-то немытое. Не знаю, почему мне так показалось.
– Я сейчас задам вам два вопроса, которые уже задавал прежде. Но мне необходимо выслушать ваш ответ еще раз. Итак, вопрос первый: вас в самом деле не удивили ни странная, подозрительная работа, для выполнения которой вас привлекли, ни чрезмерно высокая оплата, ни обстановка явной секретности, в которой вам пришлось работать?
– А что такого?
– Отвечайте на вопрос, пожалуйста.
– Ну я уже говорил, что мне ничего странным не казалось. И подозрительным тоже.
– Вопрос второй. По пути на место встречи с Бусой вы ни разу не останавливались, не смотрели на колесо, которое вас попросили отвезти?
– А чего на него смотреть? Что я, колес не видел? Короче, не смотрел.
– И последний вопрос. Как вы расстались с Романом Карташовым?
– Нормально. Он попросил довезти его до площади Горького, сказал, что пойдет в тренажерный зал. А я поехал домой. Вот и все.
– Справочная уже не отвечает, – с досадой произнес Валентин, швыряя трубку. – Чего ж ты хочешь? Третий час ночи! Нормальные люди давно спят. Может, пойдем и мы наконец, а, золотко? Ну сколько можно искать вчерашний день, не понимаю! Мне все-таки завтра, вернее, сегодня, работать, а вечером в Москву ехать!
– Ага, – рассеянно отозвалась Валентина, сидевшая на полу, среди разбросанных черно-белых фотографий. – Бли-ин… Ну у кого может быть телефонный справочник с личными номерами, а?
– У Володьки есть, – зевнул Залесский. – Точно, есть. Но его самого дома нету.
– Вечно его нету, когда нужен до смерти! – рассердилась Валентина. – Но как же быть, а? Я до утра не до-живу.
– Да что ты можешь сделать, скажи, пожалуйста? – простонал муж. – Ну, позвонишь этому своему Олегу Пластову, и что ты ему скажешь? Напомнишь боевое прошлое в деревне Пильно? Выразишь сочувствие? Думаешь, ему после такой трагедии будет до совместных приятных воспоминаний? У него сейчас есть заботы поважнее, можешь мне поверить.
В голосе его прозвучали непривычно раздраженные нотки, и Валентина воззрилась на мужа не без изумления:
– А ведь ты ревнивец, Залесский!
– Может, я и ревнивец, – рявкнул муж откровенно зло, – а ты… я вообще не знаю, кто ты. У человека жуткая трагедия, у него сын погиб страшной смертью, да на фиг ему это надо – слышать твой прочувствованный голос?! Уже месяц прошел или даже больше, у него только-только начала рана затягиваться, а тут ты влезешь невесть откуда. Тем паче – в такое время, когда все нормальные люди спят или пытаются уснуть. И вообще, я тебе удивляюсь, золотко. На твоих глазах сегодня девку молодую убили, жестоко убили – беременную, твою пациентку, тебе этот ненормальный опер чуть ли не уголовщину шьет, а ты хоть бы хны, девчонку даже не вспоминаешь, хотя у тебя вон на шубе и рукавичках кровь ее, я же видел. А ты вдруг вцепилась в воспоминания столетней давности, хочешь тряхнуть стариной – не знаю зачем. Не нужны