мужчине, называла его по имени и нарывалась на…
Так, а откуда она, между прочим, знает, как его зовут?
И тут он внезапно вспомнил, где и когда ее видел. Да пару-тройку часов назад! В лифте, за спиной Лолы! Вот именно, сначала он увидел вытаращенные, полные ужаса карие глаза своей неверной невесты, за ее спиной столь же перепуганные светлые глаза вот этой девушки. А потом дверцы сомкнулись, и лифт увез наверх и Лолу, и ее подружку. И вот теперь Лола прислала подругу к нему…
Зачем? Мириться? Ну, это вряд ли. Выяснять отношения – вернее, его намерения? Это вполне возможно…
Ну и наглая же девка – Лола, имеется в виду. Да и этой светлоглазой особе наглости не занимать стать, если отважилась притащиться к человеку, который… который… А ведь вполне возможно, что Лола ей не сказала всей правды. Наплела небось невесть чего… Как эта красотка умеет врать, никто лучше Ярослава не знает. Интересно, под каким же предлогом она вынудила свою приятельницу потащиться в шесть утра к незнакомому мужчине? И что поручила ей сделать? Что ему сказать?
Между прочим, нет смысла теряться в догадках. Гораздо проще принять вид, что он не узнал гостью, и, поваляв перед ней некоторого «пинжака», выслушать все, что она ему скажет, – вернее, все, что поручила ей сказать эта врунья, эта…
Ладно. Каким бы словом он Лолу ни назвал, ей все будет мало, однако с ней у него так и так все кончено, а потому не надо оскорблять себя – прежде всего себя! – оскорбляя женщину, которой когда-то был увлечен, на которой даже подумывал жениться.
И вдруг промелькнула – словно стрела мимо уха просвистела! – мысль о том, как ему повезло, что Лола спровоцировала всю эту историю и вынудила его сделать то, что он сделал. Потому что он теперь начисто освободился от привязанности к этой… к ней, словом. Теперь ему даже страшно подумать, какая жизнь у них могла быть. Ведь все равно он прозрел бы рано или поздно – но тогда это уж точно было бы поздно. Ох, идиот, о чем он? Что может быть хуже того, что произошло? Он совершил кошмарную, чудовищную глупость, он совершил преступление, он готов был убить, и если бы не чудо в образе той перепуганной девушки, которая сидела на полу и смотрела помертвелыми глазами в ствол его пистолета, поджимая ноги под свою клетчатую юбку…
Ну и ну! Так ведь эта она стоит сейчас перед ним – та самая девушка в той самой юбке, с той самой косичкой, которая так забавно свернулась калачиком на полу, когда ее хозяйка шлепнулась в обморок – в той самой квартире. И он стоял, глядя на эту косичку, и на эту юбку, и на ее коленки, обтянутые коричневыми колготками, напоминавшими коричневые чулочки прилежной школьницы, – стоял, значит, глядел… И в эту минуту его отпустило. Ушло то безумие, в которое повергла его Лола, которое погнало его в ту квартиру, заставило совершить то, что он совершил. А ведь он готов был добить двух раненых подонков! Эта косичка, эти кудряшки над лбом, эти коленки, эти серые, сначала смертельно испуганные, а потом крепко сомкнувшиеся глаза удержали его на краю пропасти, в которую он уже готов был соскользнуть