Зеркало зла. Кир Булычев

Я хотел передать с тобой письмо одному человеку в Рангуне. Просто передать. Моему родственнику. Но теперь я боюсь.

      – Нет, вы не бойтесь, дядя Фан, – сказала Дороти. – Вы мне не доверяете?

      – У меня нет выхода, – спокойно ответил Фан. Он не стал спорить с девушкой. – И если чужой прочтет письмо, он ничего не поймет.

      – Где письмо? – спросила Дороти.

      – Тебе его не надо видеть, – ответил горбун. – Чем ты меньше знаешь, тем меньше сможешь рассказать. Мать зашьет письмо в твою ночную юбку.

      – В полосатую, – добавила Мэри-Энн.

      – Мать сказала это, чтобы ты пореже надевала ее и не вздумала ее стирать, – сказал горбун.

      Все засмеялись.

      Дороти спросила:

      – А на чем будет написано письмо?

      – На тряпочке, конечно же, на тряпочке – что же еще можно вшить в край ночной рубашки? И если будешь тонуть…

      – Не смей! – Мэри-Энн кинулась на Фана с кулаками. – Ты что, сглазить хочешь?

      Горбун отскочил в угол.

      Мэри-Энн принесла рубашку, нитку, иголку и принялась вшивать в край тонкую тряпочку с несколькими короткими словами.

      – А кому я ее отдам? – спросила Дороти.

      – Это тебе придется запомнить. Сейчас мы с тобой выучим, а перед отплытием мать повторит. Хорошо?

      – Говорите.

      – Запомни: пагода Шведагон. Шве-да-гон. В Рангуне. На восточном склоне холма, на котором выстроена пагода, есть монастырь Священного зуба Будды. В монастыре найдешь настоятеля, его зовут У Дхаммапада. Ему ты передашь письмо и ответишь на все его вопросы.

      – Я должна это сделать, мама? – спросила Дороти.

      Мэри-Энн кивнула не сразу. Она поняла Дороти. Та росла англичанкой в английской семье. Хоть мать и выучила ее лигонскому и бирманскому языкам. Передать письмо какому-то монаху в каком-то иноземном монастыре? Она же английская девушка…

      – Прости, так надо, – ответила наконец Мэри-Энн. – Это важное письмо и полезное для хороших людей.

      Перед тем как уйти, горбун некоторое время стоял возле окна, выходившего на улицу.

      Потом все же не решился выйти через переднюю дверь, и мать проводила его через кухню. Дороти догнала его и спросила:

      – А может так быть, что за мной гнались из-за этого письма?

      – О письме они, к счастью, не знают, – ответил Фан. – Иначе бы…

      – Значит, это твои враги, дядя Фан?

      – Они враги твои и мои и всех добрых людей, – ответил старый фокусник и исчез за дверью.

      Дороти хотела узнать больше у матери, но та отмалчивалась, а потом принялась плакать. И Дороти начала плакать, они обнялись и, наплакавшись, заснули на диване в передней комнате.