всполошился Артур.
– Жди здесь.
– Но как же? – опешил паренек. – Я ведь с вами?
– Жди здесь, – повторил я и прошел во двор.
Сущности сами по себе не появляются; где-то на складе должен быть провал в Вечность, и неподготовленному человеку там делать нечего. Безвременье коварно: и не заметишь, как в голову заползет какая-нибудь тварь. К тому же сознание обывателя просто не способно вместить в себя мысль, что время может вот так вот взять и исчезнуть.
Вечность – это вечность. Это все ставшие уже прошлым мгновенья и все мгновенья, которым еще не пришел срок, но вот настоящего, того самого «мига-здесь-и-сейчас», там нет.
Возможно, Левин в будущем и сумеет поступить в специальный дивизион, но сейчас он точно не готов. Перегорит на первом же деле, и что с ним потом делать? Инспектор Крамер такому повороту событий вряд ли обрадуется.
Осторожно ступая по залитому желтой пеной асфальту, я направился в глубь двора, но почти сразу остановился и недоуменно покрутил головой: воняло здесь просто жутко, а вот признаков близкого прорыва безвременья, вопреки обыкновению, нисколько не ощущалось.
Так что же стряслось?
Откуда взялись сущности, если нет провала в Вечность?
Неужели кто-то провел их сюда намеренно?
Пораженный неожиданной догадкой, я попятился назад, и тогда скрывшаяся на складе тварь допустила ошибку. Решив, что добыча ускользает, она перестала прятаться и вломилась в мое сознание.
И сразу навалился страх. Страх обрушился настоящим водопадом эмоций, от простой неуверенности перед экзаменом до дикого приступа ночного ужаса, когда ты замираешь под одеялом и боишься даже просто открыть глаза.
Страшно.
Страшно находиться здесь; страшно дышать; страшно просто существовать.
Страшно? Ну да.
Но стоит ли бояться страха? Своего собственного страха?
Страх – это ничто. Страх – мой старый знакомый.
Когда доводил себя до изнеможения в спортивном зале, когда до седьмого пота колотил боксерскую грушу, когда на счет восемь поднимался после прямого в голову или на улице выходил сразу против троих, я бил по собственному страху. Не убивал его в себе, но заставлял подчиниться. Брал под контроль.
И вполне в этом преуспел.
Именно поэтому, когда из дверного проема вывалилось несколько терявшихся в темноте фигур, я не бился в истерике, а твердо стоял на ногах, и винтовка не дрожала у меня в руках.
Дульная вспышка осветила двор, кусок серебра шибанул в лоб поднятого, шагавшего первым, и того отбросило на залитый пеной асфальт. Барабан мягко провернулся, я перевел прицел и вновь потянул спусковой крючок. Походившего на пугало бедолагу качнуло, но он устоял на ногах, и лишь третий, полностью снесший макушку черепа, выстрел повалил его навзничь.
С разряженной винтовкой я выскочил за ворота и, пробегая мимо Навина, крикнул:
– Принимай на себя!
Сам, откинув дверцу барабана, один за другим сноровисто выбил из камор все стреляные гильзы и только выдернул из