бутылки и красочные этикетки и махнул рукой:
– Наливай!
– Итак, господин лейтенант, прошу еще раз повторить, почему вы начали драку с этими… – капитан, поморщившись, пропустил рвущееся слово и внимательно посмотрел на Асагуро. Лейтенант сидел с видом человека, неожиданно обвиненного в неизвестном ему самому преступлении. Сидевший рядом с ним чиновник из канцелярии укоризненно закрыл глаза и покачал головой.
– Но сами посудите, господин капитан, – ответил, скосив глаза в сторону чиновника, с намеком, что присутствие штатского совершенно неуместно, лейтенант, – они не только смеялись над моей формой, но один из них еще и заявил, что американцы правильно нас оккупировали! Что нам надо было не воевать с ними, а сразу сдаваться, и тогда не было бы трагедии Хиросимы. Вы же знаете, господин капитан, мои родственники… – он замолчал.
– Это нисколько вас не оправдывает, – капитан произнес это таким тоном, что даже чиновник понял, как он повел бы себя на месте субалтерн-офицера. И это знание его отнюдь не обрадовало, судя по закаменевшему лицу. – Вы офицер императорской армии, вы должны были словами разъяснить этим… господам… всю глубину их заблуждений. А вы бросились в драку, словно кадет.
Капитан встал с кресла, жестом показав, что остальным вставать не надо, и прошелся вдоль столика. Номер, меблированный в соответствии с гайдзинскими понятиями о комфорте, его явно раздражал. Наконец он встал прямо напротив сидящего и глядящего на него снизу вверх лейтенанта.
– Лейтенант Асагуро, – тот вскочил, чудом не сбив стоящий напротив диванчика столик, – вы повели себя недостойным офицера образом. Выражаю вам свое неудовольствие и объявляю три дня домашнего ареста.
Лейтенант, вытянувшись, отдал честь. Капитан ответил ему, после чего повернулся к неторопливо поднявшемуся из-за стола чиновнику.
– Прошу сообщить господину губернатору Карафуто о моем решении и наказании виновного. – Безукоризненно вежливый тон и обращение капитана подтолкнули чиновника, и, столь же вежливо ответив, он быстро распрощался с офицерами, оставив их наедине.
– Соображает, – иронически заметил капитан, подождав, пока дверь закроется и шаги удаляющегося клерка затихнут вдали. Повернувшись к лейтенанту, он неожиданно мягко продолжил: – А от вас я такого не ожидал. Не могли сдержаться?
– Поймите, господин капитан…
– Холод до сердца проник:
На гребень жены покойной
В спальне я наступил, —
вместо ответа процитировал капитан и, расстегивая верхнюю пуговицу мундира, добавил:
– Откройте бар. Там была бутылка хорошего французского коньяка…
Через полчаса оба сидели и разговаривали, словно забыв обо всем.
– Вы славный малый, Асагуро, но вам не хватает самурайской закалки духа и тела. Меч самурая – его душа, и он безжалостен даже к себе. И не стоит ему растрачивать себя на всяких буракумин