своей ехидности: он тоже устал. Шнобель еще раз обошел поляну, убеждаясь, что аномалий нет, и сел, прислонившись спиной к своему огромному оранжевому рюкзаку.
– Ты бы еще его светящейся краской покрасил, Рома. И светоотражающей, – сказал я.
– А что, идея! – оживился Шнобель. – Не, я понимаю твою иронию, Химик, смешно смотрится. Но уж лучше ходить с попугайским апельсиновым рюкзаком, привлекая лишних мутантов, чем ненароком потерять в траве зеленый. Внутри же такие бабки! Ты в курсе, вместе считали.
– Логика в твоих словах есть, – признал я. – Ладно, с лирикой закончили. Федор, дуй за дровами.
Шнобель снял с рюкзака лопатку и поднялся.
– Я тут отойду, – немного смущенно сказал. – Мы вообще где? Я что-то с направления сбился.
– Пока что, Ромыч, с курса не сбились, не переживай. – Пригоршня сверился с компасом. – Норд-норд-ост. По азимуту на Помойку.
Я сел, привалившись к дереву, вытянул гудящие ноги, потер плечи.
– Ну что, вываливай.
Пригоршне нужно высказаться, он парень простой, долго держать в себе не может.
Никита огляделся, убеждаясь, что Шнобель с Федором скрылись за елками, после чего загадочно посмотрел на меня.
– Собаки-то были того, да, Химик? Тоже заметил, какие у них глаза?
– Какие?
– Да ладно, не прикидывайся! Ты лучше меня скажешь.
– Сам скажи, – настаивал я. – Ты потом только поддакивать будешь, а мне нужно убедиться, об одном ли мы говорим.
Никита присел рядом на корточках, сдвинув шляпу на лоб, почесал в затылке.
– Ну, странные они, – начал он задумчиво, подыскивая слова. С этим у него всегда трудновато, когда требуется выразить что-то необычное. – Такие, как бы сказать… – он покрутил в воздухе пальцами. – Пустые, что ли. Черные. Мертвые. Ну, не как у нормальных живых мутантов, короче. Такие, знаешь… вроде стоячей воды. В болоте, ага. Вот так, да, точно. Мертвые, как стоячая вода в болоте. Черная.
Я кивнул. Пригоршне удалось подобрать самые подходящие слова. У всех мутантов были одинаковые неподвижные глаза, прозрачные и темные, – именно как вода в болотном озерце. Что у собак на вокзале, что у верлиоки.
– Чего это с ними, а? – Никита заглянул мне в лицо. Он не любил всякие необъяснимые странности. А я любил всякие странности объяснять и якобы необъяснимым явлениям находить разумное объяснение.
Но на этот раз ничего разумного в голову не лезло, хоть ты тресни. Я покачал головой.
– Мало данных для обобщения, напарник. Давай подождем, посмотрим, может, еще чего вылезет. Ну или мне дельная мысль придет. По правде говоря, первый раз вижу нечто подобное.
– Ага, точняк! – подхватил Никита. – Я ж сам по случайке заметил, и не собирался ей в глаза смотреть, псине той. Только она, прежде чем кинуться, посмотрела на меня этак… короче, как будто сказать чего хотела. Типа предупредить, что ли.
– Не пей, мол, Никитушка, из копытца, козленочком станешь…
– Не веришь? – обиделся Пригоршня. – Говорю тебе, меня как ледяной водой окатило от этого взгляда! И внутри вроде голос