как нежелание оставаться один на один с кипящим от злости начальником, посему хитрый раб постарался удержать на станции своего покровителя. Однако что-то подсказывало Приску: раб не врет – всего, правда, недоговаривает, но знает точно: опасность существует. А впрочем – пусть и выдумка, что из того? Лонгин был Приску нужен, просто необходим.
Вернув Резвого в конюшню, Приск отправился в общую залу таверны. Высокого гостя долго искать не пришлось: легат сидел за центральным столом, а хозяин таверны рассыпался перед ним в любезностях, расхваливая завозные вина, пока обезумевшие от окриков слуги носились взад и вперед, вынося с кухни самые дорогие, самые лучшие припасы. Миловидный мальчик лет двенадцати разливал по изящным серебряным кубкам – наверняка извлеченным из багажа самого легата – сладкий мульс[7], призванный поднять аппетит именитого гостя.
Лонгину на вид можно было дать лет пятьдесят, хотя наверняка он был старше лет на пять-шесть. Но сразу видно – человек энергичный, сложения крепкого, несколько в последние годы погрузневший. Веселые улыбчивые глаза, совершенно не подходящие его строгому и чуть полноватому лицу, были удивительно яркого голубого цвета. Лоб высокий, волосы уже начали редеть, но Лонгин этого не стеснялся, не пытался зачесывать пряди набок.
Приск после недолгих раздумий решил, что в данном случае короткий путь – самый верный, шагнул к столу легата и произнес:
– Центурион Гай Осторий Приск приветствует тебя, легат.
Легат поднял руку в ответном приветствии:
– Здравствуй, Приск. Присаживайся. – Он указал на скамью подле себя.
В словах и жестах Лонгина была достойная неспешность, глядел он на Приска чуть исподлобья, но при этом с приятной доброжелательной усмешкой.
– Я слышал о тебе, центурион.
– Хорошее или дурное?
– Всего понемногу. Знаю, ты добился от Траяна разрешения на смертельный поединок. Но это тебя не красит: такая дерзость попахивает бунтом.
Приску очень хотелось возразить, но он стиснул зубы и промолчал, понимая: на словах все подлости Нонния описывать придется долго, легат вряд ли станет слушать защитительную речь до самого заката.
– С другой стороны, говорят, лучше тебя никто на всем лимесе[8] не умеет вычерчивать планы крепостей, – продолжал Лонгин.
– Да, они отливаются у меня в памяти, будто медные статуи в форме, – сказал Приск.
Вольноотпущенник Лонгина, молодой человек с круглым улыбчивым лицом, мелкие черты которого были в постоянном движении, тем временем принес еще один серебряный кубок и наполнил его мульсом.
– Хвастливость – неплохая штука, но не всегда способствует карьере, – улыбнулся легат. – Расхваливай себя, молодой человек, с осторожностью. Кстати, сколько тебе лет? – Приск не успел ответить: Лонгина вовсе не интересовал возраст центуриона. – Мне необходим человек вроде тебя, чтобы рисовать крепости да карты. Но не в канцелярию, а чтоб постоянно находился при мне.
«Интересно,