Положил свою жилистую руку на голову внучки и ласково потрепал ее. Теперь, он вновь источал спокойствие, как горы окружавшие его. Он знал, что его сына за глаза дразнили сумасшедшим. Знал о его странном увлечении и не одобрял его. Ну, что за блажь летать, если они и так гораздо выше многих гор. Да и потом – зачем? Когда весь этот космос на страницах священного Корана. В нем все расписано; все объяснено. Ах, эта молодежь? Она так легкомысленна! Она пренебрегает традициями предков и попирает многовековой уклад. Хотя? – он опустил голову. – То же самое говорил о нем его отец. Так уж устроен мир. Да, его сын был юн и глуп! Он пренебрегал мудростью поколений. Но он на то глава, старейшина и гордость клана, на то и послан в этот мир, чтобы преподносить им истину. И подавать пример, как нужно жить.
– На все воля Аллаха! Мой сын, как и весь наш народ, будет жить вечно среди этих гор! – сказал Шариф Гхъияз, и уверенно пройдя сквозь расступившуюся толпу, вошел в дом.
На погрузившийся в уныние аул, опустилась антрацитовая тьма. Диск солнца спрятался в ветвях святого дерева. Все смазалось, закрашенное темной краской, скрывая силуэты спящих гор. И только демоны реки неистовствовали в ущелье; раздвигая скалы, не на секунду не прекращая противостояние стихий. В этой чернильной тьме, когда селяне безмятежно спали, можно было наблюдать странную картинку. Три женщины, время от времени останавливаясь под порывами ветра, несли предмет, клинообразной формы. За ними, скрестив руки за спиной, шествовал старик. Он вел их к «ладони дьявола», месту с которого открывался вид на всю долину, где с трех сторон зияли пропасти километровой высоты. Здесь, женщины несколько раз попытались сбросить в бездну ненавистный им предмет, но ветер каждый раз возвращал его обратно.
– Оставьте! – скомандовал старик. – Это перо шайтана.
Развернулся, сплюнул в сторону и с облегчением, словно сбросив с себя тяжкий груз, подталкиваемый в спину ветром, торопливо, зашагал домой. Он знал, скоро здесь будет снег в несколько метров толщиной. А когда он сойдет, мир будет чист; от грязи, занесенной со стороны, не останется и следа…
2
Письмо
Стокгольм. Август 1980г.
Целую тебя, дорогая мама!
Целую крепко, крепко. Прости за долгое молчание. Эти хлопоты с переездом; а сейчас, вовсе не сладкий период адаптации! Все так утомительно. И не хватает всех вас. Тебя, папы, Андрея… Вы для меня, самые дорогие люди на свете. Скучаю страшно и по-прежнему, безумно всех вас люблю.
И не приемлю тех упреков, которыми ты меня осыпаешь, мама. Ведь ты прекрасно знаешь, каких усилий стоило мне решиться на этот шаг. И что? Вместо ожидаемого понимания твое и папино немое осуждение. Конечно, на ваш слух развод понятие нецензурное. Но разве внести ясность в давно загубленные отношения и положить конец мучительной обязанности жить с нелюбимым человеком не более честно, чем ежедневно лгать себе и всем вокруг? Это печально, когда от некогда любимого человека остается лишь мрачный раздражающий силуэт. Но, неужели я должна была обречь