Скелет в шкафу
Моя бабушка скончалась при невыясненных обстоятельствах. Вернее, исчезла без суда и следствия. А ещё точнее: и суд, и следствие имели место быть, да вот толку от того действа оказалось немного, поскольку ответы на вопросы не получил в итоге никто: ни власти, ни родственники.
Обо всём этом я узнал уже в зрелом возрасте, а до того жил, как все, не ведающие о чужих секретах. Но частенько, во времена семейных сборищ, я слышал такие фразы: «Не надо об этом! Зачем тебе это всё?»
– Что всё? О чём, об этом? – мучил я любого, кто был рядом, своими расспросами.
– Да так, это мы о своём… – вот и всё, чем меня удостаивали мои разлюбимые родственники.
Спустя годы, я понял, что разговоры на определённую тему запрещено было вести в нашей семье, не то, что думать об этом, потому как слишком много потерь потянул за собой уход всего одного человека.
Прошло время, и я узнал, что лишь боль в сердце каждого из родственников и осталась, а ещё какая-то неприятная горечь, которая никуда не девалась, чем бы ты её не заедал. И длилось это постоянно, из года в год.
После события, поведшего за собой множество трагедий, наверное, так и должно было быть. Но меня ещё в детстве душило другое: непонимание. Непонимание, например, того, почему нельзя рассекретить какие-то секреты. Ну, умер, к примеру, человек. Погоревал ты об утрате и живи себе дальше. Ан, нет.
Вот то, что люди могут умирать по старости или болезни, – это понятно. А если просто пропадать, не знамо, куда, – это мне было не понятно совершенно. Где-то они же должны были находиться эти пропавшие? Пусть я их не вижу, но хотя бы знать могу, где они есть. А тут что получается?! Нет человека, и всё.
А как же следы? Каждый в жизни их оставляет, да и после неё тоже, бывает, проявляется хотя бы тень. А тут – раз, и оборвалась ниточка. Не может быть такого!
Одним словом, меня угнетала неизвестность. А ещё больше какое-то равнодушие родных, как мне казалось. Взрослыми было наложено табу навечно на тему: «Жизнь замечательной бабушки», как бы я не сверлил буравчиком своих интересов каждого из дядюшек и тётушек. Будто бы её и не было в нашей жизни.
Как водится, у людей впечатлительных, они склонны к сопереживанию. Так и я переживал всё происходящее дома с утроенной силой весьма долгое время. И чем больше все члены семьи молчали о том, о чём я пытался знать, тем чаще мне хотелось говорить именно об этом. Но почему-то только мне.
Я всё принимал близко к сердцу. И любое, нечаянно сказанное слово, долго держал в памяти. Мне казалось, что это черта хорошего доброго человека, небезразличного ко всему случающемуся. Но некоторые даже обозлились на меня: «Глубоко копаешь. Не нравится мелко плавать? Думаешь, что ты умнее других? Искатель нашёлся…»
Я ничем не отличался от тех курносых, которые суют своё любопытство в запретный плод, который, как известно, всегда сладок. Чем больше не разрешай человеку что-то делать, тем сильнее у него будет возникать желание сделать непременно это. Так и у меня стремление знать, что случилось с бабушкой, оказалось сильнее всяческих запретов.
Да, тема повисала воздушным шаром в моей душе. И при первом же порыве только что появляющегося свежего ветра в виде хоть какой-нибудь новости в этой теме, улетала, как и подобает всем воздушным шарам. Но я всё равно искал ответы. Когда не удавалось это сделать в стенах родного дома, я старался за их пределами. И вот мой путь докатился до места весьма печального, неуютного, серого…
«Похоронное бюро» – так было написано большими чёрными буквами на белой вывеске, висящей на высоком заборе, к которому люди приходили изредка, лишь по известной причине.
Оказалось, что это не то бюро, в которое обращались при погребении тел деда и бабушки. А искомое, якобы, закрылось или Бог знает где. Следа его не осталось в этой местности. Но и в том месте, куда я явился, внятного ответа на свои вопросы не получил. Сотрудники, услышав имена и фамилии, мною названные, только мотали головой и пожимали плечами, торопясь закрыть свои двери на обед в утренние часы.
Когда же я обратился в архивы ЗАГС, чтобы уловить хоть ниточку нужного клубочка, выяснилось, что весь отдел вместе с документами был затоплен случайно буквально в прошлом году, и все данные, хранившиеся там, бесследно исчезли. Разводили руками все, к кому бы я ни обращался с наболевшими вопросами. Что было делать? Отступать я не привык.
Снова писал и писал свои запросы во все, известные мне уголки. В областной отдел архива, в федеральный даже запрашивал сведения, неустанно пытаясь по фамилии или хотя бы имени найти свою бабушку. Но ответы на мои попытки добиться истины искали моего порога годами. А если и приходили к месту назначения, то ничего вразумительного не содержали. Утешительного, к сожалению, тоже.
Оказалось позже, что искал бабушку не только я. Многие из родственников отдельно друг от друга делали это до меня. Порой, говоря кое-что другому из искателей о результатах, но чаще вообще о них умалчивая. Поскольку они все были не обнадёживающими и на тропу истины никого не могли вывести.
Никто не находил даже тени Таисии